Горькая полынь. История одной картины. Сергей Гомонов
висит в гостиной, и синьорина мне про нее рассказала. Ее нарисовал синьор Караваджо, вон он сидит…
Это имя не произвело на Карло никакого впечатления, а вот поведение друга вызвало укол и какой-то неприятный холодок под ребрами. Молодой Бианчи ощутил себя так, будто его предали.
– Так вы идете или будете стоять здесь? – с нетерпением уточнила девушка.
– А ты? – вдруг дерзнул перечить ей Карло. – Подслушивать взрослых нехорошо.
– Неужели ты мой исповедник? – Эртемиза сложила было руки на груди, чтобы не жестикулировать, словно какая-нибудь простолюдинка, но тут же вспомнила, что сделала это неосознанно, из-за постоянных одергиваний со стороны Роберты, а посему назло ей взмахнула кистью перед лицом будущего родственника. – Когда станешь священником, тогда и приходи поучать!
Алиссандро поморщился:
– Идем, Карло!
Не ускользнули от Карло взгляды, которыми обменялись слуга и вздорная девчонка, и чтобы не унижаться перед нею, он лишь поджал губы, как это часто делала мать, и отправился вперед, нисколько не сомневаясь уже, что Алиссандро за его спиной что-нибудь шепнет Эртемизе, а потом кинется догонять.
Караваджо исчез так же внезапно, как и появился, что-то получив от Горацио и снова даже не вспомнив о его дочери. Всё, всё выдумали проклятые альрауны, они просто водили ее за нос много лет подряд!
– Тебе никто не говорил, что эта вещичка у Караваджо, это ты придумала сама!
Услышав противный и знакомый с младенчества скрипучий голосок «страхолюда», Эртемиза подняла голову и разглядела человечка в ветвях персикового дерева. Перекрученный, словно корнеплод, он цеплялся за шероховатую кору и ухмылялся. И она поняла, что альраун прав: они в самом деле никогда не говорили ей сами, что Меризи что-то должен ей передать, это были догадки, которые они, издеваясь, просто подхватили и сделали ложной истиной, чтобы окончательно запутать Эртемизу.
Визгливый смех послышался со всех сторон. Посоветовав им сгинуть и на всякий случай перекрестившись, она зашла в мастерскую, собрала нужные ей принадлежности и отправилась в тайный амбар дожидаться, когда Алиссандро станет свободен, чтобы немного его порисовать согласно их общему уговору. Не всегда все проходило гладко, поскольку нередко слугу начинали звать, едва она вынимала из кармана уголь, и тому спешно приходилось одеваться и сломя голову бежать к хозяевам. Но, судя по всему, юноше нравилось это все больше, и он теперь даже не заикался об оплате его услуг, зато постоянно раздражал ее разными – глупыми, как по ней – вопросами. Однажды он довел ее до того, что Эртемиза сказала, что во времена какого-то Леонардо, о котором он и слыхом не слыхивал, некоторые художники изучали строение человеческого тела изнутри.
– То есть как? – удивился Алиссандро.
– А так, – она сделала большие и страшные глаза, наступая на него. – Нанимали натурщика, заманивали в темную каморку, а там