Бурситет. Приключения удалых пэтэушников, а также их наставников, кого бы учить да учить, но некому. Анатолий Шерстобитов
в общежитие, кто отступил в спасительные заросли старого оврага, где мастерски разведя бездымные костерки и выставя дозорных, мальчишки решили пережидать страшное время. Некоторые из оставшихся спокойно, без крика, уведомили мастеров, что стричься не собираются еще года два, до армии, и пусть только кто попробует их тронуть. Другие, помягче характером, вымаливали разрешение у директора и его замов, имея на то весомый аргумент – головки их были ухожены, надушены, а у кой-кого даже завит-подкрашен локон. Третьим же пришлись по душе неразбериха и шум, скомкавшие на нет весь учебный процесс, равно как и сама стрижка, бесплатная и своевременная. Словом, как бы то ни было, работы двум парикмахерам хватало и даже не на один день.
В учительской, что превратилась в мужской зал, яростно заклацали ножницы, и взвыли машинки. Спешка неизбежно накладывала отпечаток на качество работы, ограничивала творческие возможности, и потому кое-какой из клиентов искренне негодовал, скорбно разглядывая себя в зеркало, роптал на тех, кто так грубо попрал его своеобычность.
– А посвежел-то как, зайчик, – фальшиво умилялся представитель педсостава и ласково накалывал ладошку на ежик затылка, – глазы бы от тебя не отрывал, красавчик…
– Да пошли вы к бесу! – нырками уходил тот от вымученных ласк. – Ну, кому это надо? уши теперь, как у чебурашки торчат.
Следовала совсем корявая шутка, что и ушки подравнять можно, и ученик недоуменно оглядывал автора нелепицы с головы до ног, и откуда, мол, только у людей веселье режется в столь ответственный и серьезный момент.
На уроке НВП заглянула Лепетова и объявила, что минут через десять подойдет очередь их группы шагать к парикмахерам. Пашка с Вадькой решили сдаться, не конфликтовать лишний раз с мастером, Антону, как и некоторым другим ребятам стрижка не требовалась, сами любили короткие прически.
– Та шо ж такэ робится! – горестно запричитал Смычок и, вцепившись в чуб, стал раскачиваться из стороны в сторону. – Куды тильки от таких дядьков ховаться?!. Иттенька! – метнулся бесенок на соседа, обвивая его шею. – Как же нас, коханэнький, бабоньки на танцах признавать будут?
– Т-тебя п-по запаху, – степено расцепил тот руки друга, – у т-тя ведь н-носки с мясом срослись.
– И тебя есть по чему, тараторочка ты моя рыжманная… – Больше взывая к вниманию класса, попросил ласково. – Иттенька, покажь бутылочку со святой водичкой, ну покажь, будь ласка, не жмись…
Витя осуждающе покачал на друга головой, испытующе глянул на военрука, соседей, на конопатое лицо набежала тень сомнения.
– Та нэ трухай, – наседал Смычок. Не дождавшись, пока Витя стронет объяснение, пояснил сам. – Шукав Иття кругом снадобье от заикания, чуть за границу не уехал, в Мордовию, а вонэ пид боком, в Ольховатке, бабуська одна производит в виде святой воды, цистернами люди увозят. Могутнейшее средство, три глоточка в день и через неделю…
– М-ммесяц.
– Во,