Бурситет. Приключения удалых пэтэушников, а также их наставников, кого бы учить да учить, но некому. Анатолий Шерстобитов
читал в газете, – позевнул Вадька, – расписали, как директора одной школы киданули за такую вот мероприятию…
Лепетова насторожилась и шагнула поближе, чтобы услышать получше слова, адресованные якобы только одному Пашке.
– Напоролись на грамотного родителя, настучал куда следует, – Вадька подмигнул другу. – Зря пацаны в областную собираются слать, лучше в центральную или «Крокодил»…
– Чего, чего это там посылать? – стала с выщелкиванием выкручивать пальцы Лепетова. – Куда, зачем?
– Ой! – испуганно оглянулся на нее Вадька, пришлепывая губы ладонью. – Вы, Анна Михаловна?! Да ничего-никуда, никто-никому, откуда вы взяли?
– У-уу, баба базарная! – замахнулся Пашка, свирепо вытаращиваясь. – Он пошутил, Анна Михаловна,
– И все-таки, если начистоту, по-комсомольски?
– Ей-бо, никуда-никто! – клятвенно уложил руки на груди Вадька.
– Кто ж на людях даст показания, за которые перо в ребра полагается, – сурово поддакнул Смычок.
– А т-труп расчленят и с-сожгут…
Лепетова растерянно заулыбалась, попреснела лицом, задумалась, яростно выкусывая заусеницы, и вскоре вышла.
– Пусть помечет икорку, – ухмыльнулся Вадька.
– П-ппапиросыч сейчас п-придет.
– Милости просим! – театрально протянул руки к двери Пашка. – Стрижем-бреем-кровь пускаем!
Зашел Истомин, всмотрелся в лица ребят пытливо, усмехнулся.
– Ну, шо, шо вы так богато хапаете?! – заверещал под ножницами Смычок. – На дворе чай не май месяц, змэрзнет башка-то! – Высунутым из-под простыни зеркальцем он контролировал действия быстрых парикмахерских рук. Истомин, глядя не него, неудержимо разулыбался. Если до этого ученику Смыкову можно было дать четырнадцать, от силы пятнадцать лет, то теперь не более двенадцати. Отсекаемые пряди неуклонно его омолаживали. Присутствующие поняли, чему улыбался военрук.
– Я т-тебя усыновляю! – торжественно объявил Иття и поправил ему смоляной под линеечку чубчик, вытер нос. – А-а-а, си-си н-не хочешь?
С немалым удовлетворением смотрела на свою работу и парикмахерша. Зато при стрижке Итти на лицо ее набежала удрученность, она даже чуть приметно брезгливо приоскалилась – расческа в эти масляные пропыленные патлы могла только вонзаться, а вот сдвинуться с места не имела ни малейшей возможности. Поднятый пласт волос, словно пук медной проволоки, принимал любое положение.
– Ты когда последний раз мыл голову? – спросила она, прикидывая, что же предпринять дальше.
– В п-пятницу.
– Сегодня, что ли? – Она выбрала самый крупный гребень и ножницы посолиднее.
– Т-таа в позату.
Волос с попискиванием стал подаваться.
– Он мопед к весне готовит, – пояснил Смычок, – волосню заместо ветоши пользует.
– О-оо, сколько валенков можно навалять, – подивился зашедший директор густому волосяному покрову на полу, улыбаясь, согнал ногами кучу. – Во, другое дело, – погладил он Витину сальную голову, –