Святая мгла (Последние дни ГУЛАГа). Леван Бердзенишвили
и, конечно же, о Лаврентии Берии. Самым пикантным эпизодом в этой истории было не то, что одобренный товарищем Сталиным русский перевод Руставели спас Шалву Нуцубидзе и вместе с ним Симона Каухчишвили от тюрьмы, и даже не то, что спасшихся от тюрьмы грузинских ученых пригласил к себе на кутеж Лаврентий Берия. «Сильнее» всего было то, что изрядно напившийся Шалва Нуцубидзе забыл у Берии рукопись своего перевода «Витязя в тигровой шкуре», и, когда двое грузинских академиков заявились за ней к товарищу Берия, ошеломленный Лаврентий Павлович произнес исторические слова: «Мне немногих доводилось видеть ушедших от меня с миром, но вернувшихся из безопасного места своими ногами вижу впервые».
Жора был чистокровным антисоветским человеком, и не удивительно, что никого на белом свете не ненавидел больше, чем Сталина. Можно смело сказать, что на величайшего лидера всех времен и народов, на вождя мирового пролетариата и генералиссимуса у Георгия Хомизури была куда более сильная аллергия, чем на яйцо.
Наше заключение характеризовалось одной большой особенностью. Мы сидели не в страшные тридцатые годы, не во время войны, не на заре диссидентского движения, не в эпоху брежневского застоя, а в эпоху советской демократии, гласности и перестройки. В то время как сталинисты бушевали в «Правде», в «Огоньке» публиковалось знаменитое «Открытое письмо Сталину» хорошо известного в кругах диссидентов Федора Раскольникова. В один день по телевидению нам подавали советскую информативную баланду, на следующий день с того же экрана Рональд Рейган поздравлял нас с Новым годом. Опытные люди говорили, что сидеть в такое время невыносимее всего – я ничего не могу сказать, мне не доводилось сидеть в другое время, однако более опытным, чем я, людям можно доверять.
Короче, мы сидели в эпоху гласности и перестройки. А у нее, как у всех важных и исключительных эпох, были свои просвещенные и либеральные герои с совершенно новым имиджем. Одним из таковых был Вадим Викторович Бакатин, известный реформатор и либерал, с которым мы познакомились с совершенно другой стороны.
Выступая у нас в клубе-столовой с речью, в то время первый секретарь Кировского областного комитета коммунистической партии Советского Союза, впоследствии министр МВД и председатель КГБ, товарищ Бакатин сравнял с землей осужденных по статье «антисоветская агитация и пропаганда» диссидентов и вознес до небес население соседней с нами третьей зоны особого режима – «полосатников» (они носили полосатую спецодежду), тех же рецидивистов – убийц и грабителей, сказав, что по сравнению с нами они порядочные люди, по крайней мере патриоты, словом против своей Родины не обмолвились.
Выслушав эту тираду, произнесенную героем перестройки, начальник нашей зоны и тот насупился, однако уверенный в своей правоте Бакатин стоял на своем и продолжал. Сначала встал Джони Лашкарашвили и посоветовал ему постирать эту простыню (он имел в виду экран клуба-столовой) – «генеральный секретарь смотрится черным» – и только после этого говорить о любви