Багровый лепесток и белый. Мишель Фейбер
дитя свое.
– Здорово, а, сэр? Самая что ни на есть новая песенка, сэр. Называется «Моряк с утонувшего корабля».
Уильям торопливо устремляется к своей цели, однако назойливый малый ковыляет бок о бок с ним. Уже у самых дверей «Камелька» Уильям, смерив его гневным взглядом, говорит:
– Новая? Чушь! Это же «Нет сокровища большего мамы», просто слова другие.
– Да нет же, сэр, – возражает продавец и сует едва ли не в лицо Уильяма нотный листок, должным образом разрисованный изображениями кораблей. – Совсем другой мотив. Принесете ноты домой, сами увидите.
– Не желаю я нести их домой, – отвечает Уильям. – Я желаю войти в «Камелек», причем без вас, сэр, и послушать музыку там – и кстати сказать, бесплатно.
Услышав это, продавец театрально отступает в сторону, отвешивает Уильяму поклон и ухмыляется. Однако потерпевшим поражение он себя не признает.
– Коли услышите там мотивчик, который вам приглянется, сэр, только свистните: у меня он наверняка найдется.
И с этим продавец улетучивается, полный решимости выжать, практикуя незаменимое свое ремесло, сколь можно больше из следующего часа, следующего года, следующих десяти столетий.
Уильям Рэкхэм смыкает пальцы на затейливо изукрашенной медной дверной ручке «Камелька» и, набрав побольше воздуха в грудь, отворяет дверь. Запах хорошего пива сразу же ударяет ему в нос, гомон добродушных голосов – в уши, тепло, излучаемое свечами люстр и – да, представьте – горящим камином, покалывает, словно иголочками, застывшее лицо. И – вот так сюрприз! Здешние посетители вовсе не какие-то потрепанные личности! О нет, кое-кто из них одет даже не без изящества. Этот паб способен порадовать и человека самого разборчивого – хорошо сохраняемый секрет, упрятанный в самую гущу бедности, место встреч посвященных в него людей. Посетители, многие из которых очевиднейшим образом живут не на Хасбэнд-стрит, на миг оборачиваются, чтобы взглянуть на Уильяма, и снова возвращаются к своим беседам. Все они веселы, но не пьяны, это место не из тех, завсегдатаи коего пьют в одиночку, ожидая, когда спиртное проймет их. Уильям облегченно вздыхает, снимает шляпу и присоединяется к обществу людей своего круга.
– Туда сползаются бродяги, – приветствует его высокий мужской голос, – в отрепье грязном на телах…
Певец возвышается на узенькой сцене в дальнем конце зала, почти не видной за дымным скоплением столиков и завсегдатаев. К строгому вечернему костюму его добавлен красный, грубой вязки шарф, изображающий шейный платок рабочего. С видом самым что ни на есть жалостным он поет под затейливый аккомпанемент фортепиано:
Мешки с соломою в углу
Для нищих, рвущихся к теплу.
Там четверо их на полу
В той лондонской ночлежке.
Сквозь пение и гомон доносится звон упавшего на пол стакана, а следом взрыв смеха и взволнованный лай собаки. Одетая соответственно ее званию барменша, горестно покачивая головой, выскакивает из-за стойки.
Бар «Камелька»