Зеркало кармы. Елена Арсеньева
бег, чтобы засветло прибыть во храм.
– И ты сам будешь лечить царя? – спросил Ягуар.
– Прежде всего я велю его уложить на мягком солнечном свету, возле священного дерева, вокруг которого расставлены черепа жертвенных животных, и дам ему в руки камень солнца – гелиодор, чтобы могучее светило обратило на царя свой милостивый жизнетворящий взор. Затем я напою Зирина теплым молоком и подведу к нему своего Херфинуса. Если больного можно вылечить, то конь благосклонно обнюхает его, а вот если Херфинус в гневе ускачет прочь – значит, он учуял запах близкой смерти.
Иалмен вцепился в луку его седла:
– Разве царь столь тяжко болен?!
Лицо Дандамиса омрачилось.
– Да, он тяжко болен… Однако смерть придет за ним куда позже, чем за иными людьми, – пусть даже сейчас они вполне здоровы и благополучны!
– Ты говоришь загадками… – несмело молвил Иалмен.
Ягуар же молчал, глядя на идущего рядом Херфинуса.
Конь настороженно прядал ушами и раздувал ноздри. Глаза у него были удивительные, светлые, прозрачные, словно хризопрас… И вдруг нахлынуло странное ощущение! Ягуар показался себе абсолютно чужим этой степи, этим людям, этому разговору – и вовсе не потому, что они скифы, а он – безродный пленник.
Суть была в том, что он – причем не Ягуар, а он сам, тот, кем был он раньше, до плена, до того, как беспамятство овладело им, – словно бы стоял сейчас в стороне и глядел на Дандамиса, на Иалмена, на замедливших свой скок коней, на отряд стражи, который держался на почтительном расстоянии, даже на того измученного человека, который чудом избегнул смерти, потом назвался Ягуаром, а сейчас покачивался в седле и глядел на происходящее словно бы со стороны, – словно бы наблюдал все это в огромном зеркале: заглянул туда и замер, увидев, что его отражение живет своей собственной, иной жизнью, и он, Ягуар, оценивает каждое слово, каждый жест не только постольку, поскольку это имеет к нему отношение, а как бы проверяет достоверность, правдивость, искренность каждого слова и жеста – своего и чужого.
И, чтобы вырваться из этого заколдованного круговращения, Ягуар резко спросил:
– Так что же случится дальше с царем?
Дандамис успокаивающе кивнул:
– С царем пока все обойдется.
– Спеши, авхат! – внезапно долетел до них задыхающийся голос, и всадники резко обернулись.
К ним во весь опор мчался заморенный бешеной скачкой гнедой жеребец, а седок махал жезлом – знаком царских гонцов – и кричал что есть мочи:
– Спеши в Ардавду! Царь Зирин ожидает авхата Дандамиса в святилище бессмертной Апи!..
Почему-то Ягуар, толком и не ведая, что такое город, представлял его себе иначе. Тем более – Ардавду, о которой столько наслышался по пути. Он думал, что увидит широкие мостовые, белые здания с колоннами и длинными лестницами и, конечно, статуи Гойситора, Аргимпасы, Тагимасада[13] и всех остальных богов, в честь которых, как рассказывал
Скифские божества, равные Аполлону, Афродите, Посейдону.