Альманах «Крылья». Взмах одиннадцатый. Коллектив авторов
кто-то ее беспрестанно и дико дергал, и, может быть, оттого, что без музыки, без каких-нибудь, хотя бы фоном шумящих звуков, для натоптанной головы эта тишина, липшая к стенам после хлопотливого дня, была разительно пустой, бесплодной и разгоряченной и ныла, как мозоль. Костику такая тишина не нравилась. Но так, по крайней мере, лучше, чем, бывало, в дни без света, когда весь этот железобетон панельных домов спальных кварталов полностью лишался хоть какого-то подобия души – электричества – и становился таким голым и неприкаянным, что нельзя было заниматься совершенно ничем. Ни почитать книжицу при горькой темной свечечке, ни помалевать комиксы, ни пораскладывать свои побрякушки, перебирая воспоминания. Тогда все время ежишься от наступающего холода, и хорошо, что человеку положено засыпать, когда силы зла властвуют над городом безраздельно.
Все это мелькнуло в Костиковой голове почти осязаемой внутри теплой догадкой, и она становилась все теплее по мере приближения к источающей свет кухне. И вот он уже уселся за стол лицом к печке и повернул голову к жирным огням в темноте окна.
– Не дозовешься! Сядет, нацепит эти уши и, – причитала мама, хотя сама только-только расставляла на столе тарелки с горячим пахучим борщом и потом нарезала хлеб. Костик встал и достал лук – его любит папа. И он явился незамедлительно, когда луковые головки и стебельки походили сочком и сбегавшими каплями воды после мытья, как будто умиляясь человеческому ужину и что их, сердечных, сейчас съедят.
Пока Костик уселся обратно и, сжавшись потеснее на большом широком сиденье уголка, пытался не дать своему честно накопленному теплу разлететься по комнате, то заметил, что лицо у мамы было как бы опухшее, губы напряженно сжаты уголками кверху, а глаза утяжелены веками, как снегом. Словом, мама устала. Папино лицо было, кажется, непроницаемо. Поглядев на стол, он подался к холодильнику, навстречу маме:
– Так, а как же это нам без лучка?..
Только открыл он дверцу – и все невольно глянули внутрь: где же это, в самом деле, лук? Но не прошло еще и секунды, и Костик не успел объяснить папе бессмысленность его поисков, и мама не успела прикрикнуть на папу, чтобы не мешался под ногами, и сам папа не успел сориентироваться в холодильнике, в котором продукты были расставлены прихотливо, чтобы его пустота не была такой откровенной, – как все они пропали, как все звуки приглушились, и создалось впечатление, что нырнул под воду. Короче, как раз в этот момент выключили свет.
– Вот тебе и добрый вечер.
Мама, уже несшая в это время последнюю тарелку борща, на ходу с разворота налетела на открытую дверь холодильника, и из-за этого огненный борщ пулей скользнул по виску папы.
– Ай, боже! Да сядь ты уже ради бога!
– Да сажусь, видишь, сажусь, – прицокивал папа.
– Та ну блин! Что это такое? – взорвался Костик, – вот выключали же недавно, да вчера выключали! Сколько можно? Они же там по очереди выключают…
– Веерно.
– Да хоть веерно, хоть как. Надоело, а, – тут до Костика дошло, что его отчаянные попытки выучить стихотворение пошли прахом, а куцего рефератика и вовсе как не было никогда. Он сокрушенно вздохнул и стал с силой придувать на горячее варево.