Дети Робинзона Крузо. Роман Канушкин
юбок и в вязаной шерстяной кофте с длинными рукавами. На дворе июльская жара. Кофта вся в дырках, – впрочем, как и юбка, – застегнута на разные пуговицы. Солнечный китайский зонтик, часть спиц сломана, и грибок зонтика раскрыт волною. Котомка из джинсовой ткани; руки грязные, под ногтями чернота. Почти седые волосы торчат в разные стороны, но на макушке сбиты под соломенной шляпкой.
Миха смотрит: такой его память впервые зафиксировала Маму Мию. Три года назад она лишь напугала его, оставшись темным неразгаданным пятном. Сейчас ему восемь.
Речитатив…
– Эй, а где ты взяла такой зонтик? Не продашь?
Вокруг веселье, Миха пытается поддаться общему настроению. Спрашивает:
– А почему она – Мама Мия? Как в песенке «Аббы»?
Он играет в шахматы с отцом Мурадки, дружка-соседа. В свои восемь Плюша уже обыгрывает взрослых мужчин.
– Ну… – Тот отвлекся от партии. У него загорелая шея, пышные усы и печальные глаза; курит папиросы «Казбек» из плоской картонной пачки. – Кинотеатр «Темп» есть? – То ли спрашивает, то ли констатирует он.
– Знаю, – подтверждает Плюша кивком головы.
– Кино такое было. Аргентинское, кубинское…
– Мексиканское, – подсказывает Мурадка.
– Кто его разберет, – отмахивается отец. – Короче, там все так говорили. Ходили в-в-о-о-о-т в таких сомбрерах, – он разводит руки в стороны, – с такими кинжалами…
– Мачете, – снова подсказывает Мурадка.
Отец смотрит на него строго:
– С гитарами, короче, и вот это вот говорили – Мама Мия… – И он переставляет фигуру, делает Мише-Плюше шах. – Вот она и ворчит без конца, как в кино. Так, тебе шах.
Но шахматная партия перестает волновать Миху: с ней все в порядке, до мата строгому Мурадкиному отцу осталось несколько ходов, – он смотрит на старуху.
– Мама Мия, гляди, какой гаечный ключ – велосипедный! Махнешь на шляпку? – предлагает кто-то.
Старуха лыбится беззубым ртом:
– Шляпу мою захотел?! Миллион стоит! У тебя есть миллион?
– А мой ключ – два миллиона! Тебе пригодится: винтики подкрутить, – говоривший вертит ключом у виска.
Все снова смеются. Мурадкин отец вместе со всеми.
Плюша хочет тоже как-то поддеть старуху, влиться в общий лад, но остроумие на сей раз ему изменяет; из-за этого Миха сердится и молчит. Где-то в голове идет совсем другая работа, и память блокирует центры удовольствия и веселья.
Миха смотрит: возможно, про центры удовольствия он выдумал лишь сейчас. Из-за того, что произошло дальше. К превеликому восторгу собравшихся, Мама Мия, полоумная старуха вдруг… запела. Конечно, это не совсем точное определение тому пронзительному визгу, который понесся над двором:
– Я танцев-а-а-ть хочу! – орала старуха, и в обнимку со своим зонтиком исполняла сногсшибательную версию танго. Ей начали хлопать, надо же – с городской сумасшедшей пытались танцевать лезгинку. Только вошли в раж, как веселью был положен конец: Мама Мия подхватила ребенка, младшую