Веревочка. Лагерные хроники. Яков Капустин
лагерной семьи, всегда смешлив и приветлив, что многих расхолаживало и дезориентировало.
И когда они, вдруг, получали по голове еловой вершинкой, многие не могли понять, где они себе позволили с Пашей лишнее.
Мы выскочили из кабинета, быстро разобрались в чём дело, и Паша, обращаясь ко всем присутствующим, безапелляционным тоном сказал:
– Значит так! Зовём ментов с вахты и все, как один, показываем, что Проходчик сам пьяный упал и напоролся на щепку. Попробуйте только запороть мне в косяк. Поубиваю, козлов.
Козлы, конечно, было лишнее, но все промолчали. Тем дело и кончилось.
Через пару недель Коля ушёл на свободу.
Я долго получал от него письма, пока сам не ушёл на этап.
Он писал, что женился, работает с братом в мастерской металлоремонта и доволен жизнью.
Меня это всегда радовало.
Ласточка
Если на воле человеческие мечты и фантазии всё-таки ограничиваются возможностями, способностями и реальными потребностями человека, то в лагере эти фантазии безграничны.
У зэка есть прочная опора, на которой держится его самомнение и самоуверенность. Это его несвобода.
Нечто подобное, было у многих представителей советской интеллигенции.
Многие из них считали, что будь у них свобода (и отсутствие партийного давления), они бы были хорошими бизнесменами, писателями или просто очень успешными людьми.
Может быть, поэтому рынок и свобода наибольшее разочарование принёсли в России именно интеллигенции, которая до этих благословенных времён, во многом, жила в иллюзорном мире.
Да! Так вот. Мои фантазии не были так далеко раздвинуты, кроме, конечно, того, что я собирался управлять государством.
Сиюминутно же я мечтал о том, чтобы в Большом театре послушать оперу «Евгений Онегин» и встретить когда-нибудь свою Ласточку.
К «Евгению Онегину» меня побудил показанный у нас фильм «Музыкальная история», а Ласточку я хотел видеть всегда.
Ласточкой её назвала моя соседка Люда, у которой она ночевала, поскольку мама моя была человеком строгих правил.
Утром Люда позвала меня к себе и показала мою спящую подругу.
Солнце из окна освещало её каштановые волосы, свисавшие к полу.
Лицо было светлым и красивым настолько, что Люда не удержалась и сказала:
– И досталась же такая Ласточка такому обормоту.
С Людкой мы в детстве ходили на один горшок, и был я для неё ближе родного брата, поэтому она свою любовь ко мне выражала чисто по-родственному. Так, с Людкиного благословения она и стала Ласточкой.
То, что она любила именно меня, было загадкой для всего техникума, где мы оба учились.
Потом меня выгнали из техникума за серьёзную драку, а её лишали стипендии и писали её родителям письма. Но она всё равно меня любила, и ни на что не обращала внимания.
И только однажды она сказала:
– Мне это всё надоело.
А произошло вот что. Шёл концерт. Мы сидели на последнем ряду актового зала,