К истокам русской духовности. Этюды. Екатерина Самойлова
месте и вспомним о распавшемся крестьянском роде. А ведь здесь, на кладбище, все тут! Читаем дальше: «Только додумать я ее не умею, со всеми своими институтами и книжками. Например: что, был в этом, в их жизни, какой-то большой смысл? В том именно, как они ее прожили. Или – не было никакого смысла, а была работа, работа…». Конечно же, это размышление Василия Макаровича не только об этих, дорогих и хорошо знакомых ему людях. Нет. Это его дума все о том же целом крестьянском роде. Вот поэтому он и «додумать ее не умеет». Дальше он пишет: «Работали да детей рожали. Видел же я потом других людей… Вовсе не лодырей, нет, но… свою жизнь они понимают иначе (ниже мы поясним, что здесь Шукшин имеет в виду – Е.С., М. Ч.). Да сам я ее понимаю иначе! Но только когда смотрю на их холмики, я не знаю: кто из нас прав, кто умнее? Не так – не кто умнее, а кто – ближе к Истине. И уже совсем мучительно – до отчаяния и злости – не могу понять: а в чем Истина-то? Ведь это я только так – грамоты ради, и слегка из трусости – величаю ее с заглавной буквы, а не знаю – что она? Перед кем-то хочется снять шляпу, но перед кем? Люблю этих, под холмиками. Уважаю. И жалко мне их». Еще раз… «Люблю этих, под холмиками. Уважаю». Это о тех, кто остался с землей, пусть хотя бы таким образом, что остался в своей земле навечно. Это все к тому же, «распавшемуся крестьянском роду», и еще к одному, по-русски проклятому вопросу, почему молодежь уходит из села, и что из этого происходит? Нет, не в бытовом отношении (на этот счет Шукшин говорит определенно и однозначно, когда деревня теряет труженика, город приобретает… «мещанина… существо… беспрерывно, судорожными движениями сокращающееся в сторону «сладкой жизни», или «хама», а, так сказать, в бытийственном смысле. «От сравнений, от всяких «оттуда-сюда» и «отсюда-туда», невольно приходят мысли не только о «деревне» и о «городе» – о России», – пишет Шукшин в «Монологе на лестнице»). Распадается село? Россия? Громадная общность людей?
Конечно же, речь идет о народности и духовности нашей, когда В. М. Шукшин оперирует понятиями «город», «деревня», «крестьянский род», «земля», «интеллигент». И здесь, попутно скажем, и такими понятиями, как мода и обычай (читай: «Мода – это чисто человеческое „изобретение“, возникло с людьми и с людьми умрет… там, где решаются коренные вопросы бытия, мода молчит», «Обычай не придумаешь, это невозможно»).
В «Слове о «малой родине» (1973 г.) он, в частности, пишет: «Те, кому пришлось уехать (по самым разным причинам) с Родины (понятно, что я имею в виду так называемую «малую родину»)11 – а таких много, – невольно несут в душе некую обездоленность, чувство вины и грусть. С годами грусть слабеет, но совсем не проходит». Да, здесь точно подмечено, откуда в человеческой душе начинается опустошение. Доведем до логического конца эту мысль Василия Макаровича – «душевное опустошение, бездуховность есть следствие разрыва с «мало родиной». В другом месте, в связи с раскрытием
Сейчас, если бы был жив Василий Макарович, он не мог бы обойти проблему покидающих «большую Родину», проблему русской эмиграции, лучшие представители которой, эмигранты первой волны, никогда не порывали духовно с Россией. Бежавшие из СССР – люди широко душевного диапазона. Эмигранты постсоветской России также не однородное «племя». Мы это понимаем прекрасно! Но, все же, вернемся к Василию Шукшину, нашей «системе отсчета» и «шкале ценностей»…