240. Примерно двести сорок с чем-то рассказов. Часть 1. А. Гасанов

      Тоже весьма интересный кекус.

      Худющий, жилистый Ваня, со стороны совсем не впечатлял. Не интересный пацан. Рожа в прыщах. Сутулый и загорелый, Ваня явная деревенщина. На таких обычно катаются. Совершенно безотказный работяга. Шо коняка. Не раз Анзорчик отправлял Ваню с поручением. То одеколон принести «сматри – я понухаю! Эсли на себя побризгал…» То просто «иди, смотри – почтальон приходиль?», и Ваня спокойно и без задней мысли по-свойски «помогал», как и помогал каждому, кто обращался к нему с просьбой. А тут выяснилось, что Анзорчик чем-то остался недоволен, и Ваню схватили за шиворот, но Ваня обеими руками руку отодрал, и Ване обещали «показать», так как пришёл командир роты, и Ване пять раз прошипели «подожди, потом посмотришь!»…

      И вот посреди ночи, часа в два, казарма проснулась от тонкого визга…

      …Подкравшись к спящему Анзорчику, тощий Ваня осторожно просунул ремень между прутьев спинки изголовья кровати Анзора, обтянул ремнём шею дремлющего боксёра, и, намотав концы ремня на кулаки, упёрся ногами в кровать и стал душить Анзорчика, изо всех сил натягиваясь и краснея.

      Пунцовый Анзорчик, мгновенно взбешённый, брыкал ногами, шипел и становился синим, но Ваня, облизывая губы, сипел, натягивая ремни:

      – Ещё раз, сука… Ещё только р-раз ты, мразота, ко мне подойдёшь…

      Анзорчик беленился, и бился так, что кровать прыгала и ходила ходуном, и пару раз он буквально становился вертикально, вцепившись в ремень, но змей Ваня, маневрируя, словно вожжами, не уступал, хмуро уговаривая:

      – Ты меня понял, сука тупая?.. Ты понял меня?.. Угондошу тебя, скот тупорогий!..

      Побившись с минуту, придушенный Анзорчик разразился немой молитвой, обливаясь слезами и мелко шлёпая сразу руками и ногами по сетке кровати.

      Чуть ослабив хватку, Ваня строго выглянул сверху:

      – Ты точно понял меня? Сучара… У!?

      Анзорчик разрыдался навзрыд, шумно вдыхая воздух, совершенно подавленный и разбитый:

      – Д… Д… Пын…, – и истово закивал головой, глядя на Ваню глазами полными ужаса и слёз.

      Потом он полчаса сидел в темноте, сглатывая и натирая шею, растрёпанный и несчастный, а казарма жила своей жизнью, и на него старались не смотреть.

      …Ваня остался таким же, каким и был раньше, что и пугало. Такая же дурачина, которого что обдурить, что припахать, бегает – лыбится, всем довольный.

      А Анзорчик потух и сдулся.

      Только раз я слышал как-то, как он обиженно сетовал кому-то в беседе, осторожно ощупывая горло и озираясь:

      – Не мог но нормальному поговорить, что ли… Как звэрь савсэм…