Капкан на маршала. Станислав Рем
фотография руководителей и членов Ставки Главнокомандующего и командующих всеми фронтами, сделанная два месяца назад по просьбе Академии наук. Для будущей статьи в Советской энциклопедии. Историки уже писали статьи в энциклопедию о Великой Отечественной войне, которая ещё шла и конца которой никто не видел. Только предполагал. Но то был хороший знак. Раз люди начали заниматься историческими исследованиями о войне, дух оптимизма и вера в победу имеет место быть в народе. Главное, чтобы те статьи были правильно написаны. Но этим займётся Коба. Лично. А вот снимок в издательство выслан будет только после войны, рано ещё выставлять на публику всех военачальников. Да и вряд ли все стоящие и сидящие на данном фото люди будут достойны того, чтобы их лица попали на страницы энциклопедии.
Лаврентий Павлович вынул из футляра очки, нацепил их на нос.
Стоят в одном ряду. Жуков и Сталин. Но не рядом. Между ними Ворошилов, Мехлис и он, Берия. Как же логична эта фотография! Он и Мехлис промеж двух быков.
Никто не знал, да и не должен был знать о том, что Берия презирал Сталина. Боялся и презирал.
Презрение пришло в сорок первом году. В июне. Когда Лаврентий Павлович вместе с Ворошиловым, Будённым, Молотовым сразу после первых сообщений с границы о нападении Германии, на рассвете, приехали к Сталину, чтобы встретиться с Кобой. Старики (хотя какие старики, всего несколько лет разницы, но Берия их так презрительно про себя называл), находясь в озабоченности и ужасе перед мыслью о том, что сейчас с ними сотворит их божество, по приезде не заметили того, что увидел своим опытным взглядом руководитель Наркомата внутренних дел. А Берия увидел страх. Страх, который исходил из обрюзгшего, жирного тела, укутанного в халат. Страх, который исходил из глаз ещё вчера страшного Кобы. Берия в тот момент настолько опешил, что даже не смог вымолвить слов приветствия. В голове крутилась одна-единственная мысль: «Сталин, великий и ужасный Сталин, Сталин, которого боялась многомиллионная страна, обосрался! Нет, не в прямом смысле, но по существу. Он обосрался от ужаса, что приехали не К НЕМУ, а ЗА НИМ». А вслед за первой пришла и вторая, ещё более кощунственная мысль: «А вот что, если бы он, Берия, сейчас приехал один, без этих напуганных «стариков», только со своими двумя верными подручными, что бы было? Ведь наверняка этот страшный старик, не оказывая никакого сопротивления, сел бы на заднее сиденье авто, а к вечеру в Лефортово стало бы на одного знаменитого заключённого больше. Ох, и погуляли бы кованые сапоги по больным почкам “вождя народов”». Но эта мысль как родилась, так в тот же миг и умерла. Сталин, как говорится, быстро «сориентировался на местности» и уже спустя минуту его крик обрушился на головы дрожащих от страха верных ленинцев. Момент был упущен. Но ощущение того, что он, Берия, пусть на миг, но был над Кобой и мог его растоптать, сохранилось в Берии на всю жизнь. После того памятного утра презрение к «отцу народов» росло в Лаврентии Павловиче с каждым годом, с каждым месяцем. С каждой проигранной битвой, с каждой истерикой, устроенной Сталиным