Век мой, зверь мой (сборник). Осип Мандельштам

      Люблю морозное дыханье

      И пара зимнего признанье:

      Я – это я; явь – это явь…

      И мальчик, красный, как фонарик,

      Своих салазок государик

      И заправила, мчится вплавь.

      И я – в размолвке с миром, с волей —

      Заразе саночек мирволю —

      В сребристых скобках, в бахромах —

      И век бы падал векши легче

      И легче векши к мягкой речке —

      Полнеба в валенках, в ногах…

      Средь народного шума и спеха,

      На вокзалах и пристанях,

      Смотрит века могучая веха

      И бровей начинается взмах.

      Я узнал, он узнал, ты узнала,

      А потом куда хочешь влеки —

      В говорливые дебри вокзала,

      В ожиданья у мощной реки.

      Далеко теперь та стоянка,

      Тот с водой кипяченой бак,

      На цепочке кружка-жестянка

      И глаза застилавший мрак.

      Шла пермяцкого говора сила,

      Пассажирская шла борьба,

      И ласкала меня и сверлила

      Со стены этих глаз журьба.

      Много скрыто дел предстоящих

      В наших летчиках и жнецах,

      И в товарищах реках и чащах,

      И в товарищах городах…

      Не припомнить того, что было:

      Губы жарки, слова черствы —

      Занавеску белую било,

      Несся шум железной листвы…

      А на деле-то было тихо,

      Только шел пароход по реке,

      Да за кедром цвела гречиха,

      Рыба шла на речном говорке…

      И к нему – в его сердцевину —

      Я без пропуска в Кремль вошел,

      Разорвав расстояний холстину,

      Головою повинной тяжел…

      Где связанный и пригвожденный стон?

      Где Прометей – скалы подспорье и пособье?

      А коршун где – и желтоглазый гон

      Его когтей, летящих исподлобья?

      Тому не быть – трагедий не вернуть,

      Но эти наступающие губы —

      Но эти губы вводят прямо в суть

      Эсхила-грузчика, Софокла-лесоруба.

      Он эхо и привет, он веха, – нет, лемех…

      Воздушно-каменный театр времен растущих

      Встал на ноги, и все хотят увидеть всех —

      Рожденных, гибельных и смерти не имущих.

      Куда мне деться в этом январе?

      Открытый город сумасбродно цепок…

      От замкнутых я, что ли, пьян дверей? —

      И хочется мычать от всех замков и скрепок…

      И переулков лающих чулки,

      И улиц перекошенных чуланы —

      И прячутся поспешно в уголки,

      И выбегают из углов угланы…

      И в яму, в бородавчатую темь

      Скольжу к обледенелой водокачке

      И, спотыкаясь, мертвый воздух ем,

      И разлетаются грачи в горячке, —

      А я за ними ахаю, крича

      В какой-то мерзлый деревянный короб:

      Читателя! советчика! врача!

      На лестнице колючей разговора б!

      Как светотени мученик Рембрандт,

      Я