Рука Фатимы. Александр Чагай
но даже не попытался встать на защиту жены.
Эта история имела свое продолжение. Через две недели Майка днем забрела в кипарисовую рощу, находившуюся на территории посольства. В это время там редко кто бывал: мужчины работали, а женщины и дети предпочитали ходить на море. Девочка бродила в поисках сухих веток и сучьев, которые мама использовала для икебаны (ее тогдашнее увлечение). Неожиданно Майка услышала голоса. Осторожно выглянув из-за ствола дерева, увидела двух мужчин. Они стояли друг напротив друга, рядом со старыми рассохшимися качелями. Посол выглядел растерянным, говорил заискивающе. Его огромная фигура съежилась, плечи согнулись. Панагорин вопреки обыкновению держался пренебрежительно.
– Я же не знал… Не думал. – Глава миссии просительно смотрел на Илью Петровича. – Все можно уладить, договориться… Деньги будут возвращены.
Панагорин отвечал бесстрастным взглядом, но Майка чувствовала, что отчим наслаждается происходящим.
– Отдам все до копейки, – пообещал глава миссии. И тут же поправился. – В смысле, до цента.
– В этом я не сомневаюсь, – сказал Панагорин. – Думаю, в какой-то степени это вам зачтется. Но не стройте иллюзий. Ваша карьера закончена, вас скоро отзовут. Молите бога, чтобы этим дело ограничилось.
Майка была поражена тем, что у взрослого мужчины на глаза навернулись слезы. Еще больше поразила ухмылка на физиономии отчима, когда он наклонился к послу и отчетливо произнес: «Это за то, что ты оскорбил мою жену».
Илья Петрович ушел, а посол обреченно вздохнул и опустился на сиденье качелей. Они неспешно раскачивались, а сильный и властный мужчина беззвучно плакал.
За ужином Панагорин произнес по-мужски гордо:
– Теперь ему крышка, этому кабану. Мы такие документы нарыли, что он не отопрется. Ворюга…
Майка еще не знала, что отчим связан со спецслужбами и располагает более существенными возможностями, нежели обычный дипломат. Но ее покоробило нескрываемое злорадство в его голосе.
Панагорин осушил рюмку, закусил огурчиком и продолжал разглагольствовать.
– Дурак он, дурак. Мог бы и дальше воровать, копить на обеспеченную старость, я что, против? Но за то, что посмел… Оскорбил тебя, любимая… – он потянулся к жене с намерением ее поцеловать.
Таня вздрогнула, когда влажные губы мазнули ее по щеке.
– Я бы предпочла, чтобы ты дал ему в пятак. Тогда. Сразу же.
После такой отповеди Панагорин счел за благо отправиться в постель, а мать долго сидела на кухне, курила и пила водку. Временами бросала взгляд на лежавшую перед ней фотографию, изображавшую мужчину в джинсах и майке. Он красовался с рюкзаком за плечами на склоне какой-то горы и весело улыбался. Наверное, во время похода или пикника. Смотрелся этот самоуверенный тип недурно: темноволосый, хорошо сложенный, с правильными чертами лица. Глаза серые, как у Майки. Хотя по снимку трудно судить. В его физиономии угадывалось еще что-то…