Затянувшийся вернисаж. Роман из последней четверти 20 века. Алона Китта
и вернулась другим человеком, но я не почувствовала той сильной душевной боли, возвращения которой так боялась. Вернее она была, но какая-то тупая, отдаленная, словно все это произошло не со мной, а с другой девушкой, и я переживаю за нее, а не за себя. А всем известно, что чужая боль не так чувствительна, как своя. Я узнала, что помог мне случай в лице соседки, которая зашла одолжить то ли соли, то ли спичек и увидела, что я сплю среди бела дня в неестественной позе. Это ей показалось странным и она позвала всех соседей. Кто-то из них нашел пустые упаковки из-под ноксирона, все догадались, в чем дело и вызвали «скорую». А на Пионерской как раз находилась больница, куда привозили суициды со всего Ленинграда.
Ну и натерпелась же я в этой больнице – от неприятных процедур до неприятных расспросов, но не обращала на это внимание. Я осталась жива – что ж, судьба. Теперь нужно каким-то образом возвращаться к нормальной жизни. Но как? Разве я смогу объяснить кому-нибудь причину своего поступка? А выдержать косые взгляды и разговоры за спиной? Конечно, виновата я сама, но от этого не будет легче.
Таким образом, меня выписали из больницы утром 30 апреля, и я вышла на свет божий, растерянная от груза навалившихся проблем и слабая физически. Суровая тетя Дуся встретила меня у ворот, и мы молча пошли на трамвай. До самого дома она не произнесла ни слова, но уж там она высказала все, что думала по этому поводу.
– Мало тебя Паша в детстве ремнем бил, надо было не жалеть – экая дрянная девка выросла, – бушевала тетя. – Жить ей надоело, видите ли – голодная она, оборванная, исстрадамши бедная… Горя ты не знала, дорогая племяшка, вот что я тебе скажу…
– Оставьте, тетя, – попробовала я ее прервать, но мне это не удалось.
– Оставить? После того, что ты тут натворила? Да как бы я твоим отцу с матерью в глаза глядела, если б с тобой что случилось? Сказали б: «Недосмотрела, Дуня». А Дуня день и ночь на работе, а она тут и вытворяет, что хочет. И вот что я тебе скажу. Лида, больше я не потерплю такое в своем доме – ни за что.
– Больше этого не будет, тетя. Я уеду домой, в деревню.
Тетя аж на месте подпрыгнула после этого моего заявления и воскликнула:
– Ты это что удумала, поганка? Ты институт бросить удумала? Ну отвечай…
Слезы хлынули у меня из глаз, но я постаралась ответить тете:
– Как я теперь туда покажусь?
Тетя бросилась ко мне, обнимала и гладила по голове, а я все плакала и плакала, как будто только сейчас оплакивала все пережитое в последние дни. Голос тети потеплел, она уже не ругалась, а уговаривала ласково:
– Успокойся, Лиденька, не плачь. Что-нибудь придумаем, всяко в жизни бывает. Только институт не бросай – это самое главное. А таких Мишек у тебя будет пруд пруди – тьфу!
И она сплюнула в сердцах.
– Интересно, откуда она догадалась про Мишку? – подумала я. – Я же ни слова, ни полслова ни с кем…
Но, видно, тетя предполагала нечто более серьезное, чем простая ссора.
– Ты