Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823. Петр Вяземский
тема, на случай толков, особливо между приезжими.
Я получил еще письмо от Жуковского. Он радуется стариком Гуфеландом и надеждою на путешествие. Сбирается писать к тебе, а сюда, кроме меня, ни к кому не пишет; а письма – ко мне и для милой Воейковой, которой восхищаюсь ежедневно более.
Вот тебе два башмака. Закажи по ним для каждого башмака по шести пар лучших башмаков, бальных или хороших вообще, разного цвета, и по одной паре ботинок холодных и теплых, следовательно для двух башмаков всего двенадцать пар и четыре пары обоего рода ботинок. Уведомь о цене, и я вычту деньги из тех 500 рублей и 200 рублей, кои ты мне должен. Пожалуйста, сделай скорее и вернее. Прости! Тургенев.
339. Тургенев князю Вяземскому.
21-го декабря. [Петербург].
Через силу пишу к тебе, милый Вяземский, ибо сил нет: ослабел от лекарства и от домоседства и постигаю ужас тюремного заключения по двухнедельному затворничеству.
Письмо твое от 7-го декабря получил, но о Глинкином нет ни слуху, ни духу. Я его видел недавно, и он сказал бы мне о письме от тебя, если бы получил мимо меня. Твои письма к княгине доставляю исправно и сегодня просил ее уведомить меня, все ли она получила. Послал запрос твой о неделимости в Кар[амзину], но еще ответа не имею. Завтра пошлю за ответом и тебе доставлю. Я не помню этого постановления, и в нашем своде, где о сем речь, о нем ни слова. Воейков посылает тебе под его руководством переведенных русских поэтов. Тут и ты; во втором томе тебя более будит.
«Ништо» сказал я за его характер и поведение, а делу ужасаюсь и я, как европеец. Впрочем, тут одна личная скука и досада на скучного надоедалу. Вероятно, отнимут средства писать, и кончится все мучительною теперешнею неизвестностью о его участи для его семейства: и это не безделица. Сказывают, жена получает ежедневно от него известия, но не знают только откуда.
Стихов твоих не получал еще от Блудова. И он нездоров. Между тем Воейков к январю их требует. Сея к Мальтусу у брата нет: присылай. Он сбирается писать к тебе и побывать на дилижансе в Москве.
Третьего дня было здесь ужасное происшествие. Целый дом, деревянный с каменным фундаментом, взорвало порохом на воздух. Десять человек были уже жертвою, вероятно и виновный, то-есть, державший у себя порох фельдъегерь, с женою. Каменный фундамент уцелел. Двое или трое живы, но изувечены. Все в щепы и в куски переврошило.
Скоро будет годичное чтение в Русской Академии, и Крылова увенчают большою золотою медалью. Что-то скажет Иван Иванович? Но, кажется, и о нем хлопотали приятели. Не знаю, как соединят двух Эзопов; а третий, граф Хвостов, бесится, что его и с Озерецковским не сравняли; ибо его и не предлагали к чтению, а Озерецковский имел честь отвержения. Историограф опять загладит стыд бесстыдной Академии. Ужас, что Шишков предлагал к чтению! Карамзин убедил не жевать каких-то славянских корешков, найденных в индейском каком-то языке, вероятно в санскрите. Озерецковского перевод – какая-то неблагоприятная мерзость, которою хотели угостить посетителей.
Не