В огонь и в воду. Амеде Ашар
спускавшегося этим опасным путем; веревка качалась под тяжестью его тела. Крепкая шпага его царапала по стене, и когда одна из его рук выпускала шелковый узел, он посылал ею поцелуй нежной и грустной своей Луизе, склонившейся под окном. Слезы её падали капля за каплей на милого Жана.
Скоро он коснулся ногами земли, бросился в мягкую траву, покрывавшую откос у подошвы скалы, и, сняв шляпу, опустил ее низко, так что перо коснулось травы, поклонился и побежал к леску, где в густой чаще стояла его лошадь.
Когда он совсем исчез из глаз графини в чаще деревьев, она упала на колени и, сложив руки, сказала:
– Господи Боже! сжалься надо мной!
В эту самую минуту граф де Монтестрюк выходил с пустыми руками из игорной залы, где лежали в угле три пустых кожаных мешка. Он спускался по винтовой лестнице, а шпоры его и шпага звенели по каменным ступеням. Когда он проходил пустым двором, отбросив на плечо полу плаща, хорошенькая блондинка, которая ночью сидела подле него, как ангел-хранитель, а была его злым гением, нагнулась на подоконник и сказала, глядя на него:
– А какой он еще молодец!
Брюнетка протянула шею возле неё и, следя за ним глазами, прибавила:
– И не смотря на годы, какая статная фигура! Многие из молодых будут похуже!
Потом она обратилась к блондинке, опустившей свой розовый подбородок на маленькую ручку:
– А сколько ты выиграла от этого крушения? – спросила она.
Блондинка поискала кончиками пальцев у себя в кармане.
– Пистолей тридцать всего-навсего. Плохое угощенье!
– А я – сорок. Когда граф умрет, я закажу панихиду по его душе.
– Тогда пополам, возразила блондинка и пошла к капитану с рубцом на лице.
Граф вошел в сарай, где его ожидали Франц и Джузеппе, лежа на соломе. Оба спали, сжав кулаки. У трех лошадей было подстилки по самое брюхо.
– По крайней мере, эти не забывают о своих товарищах, – сказал граф.
Он толкнул Франца концом шпаги, а Франц, открыв глаза, толкнул Джузеппе концом ножа, который он держал наголо в руке. Оба вскочили на ноги в одну минуту.
Джузеппе, потягиваясь, посмотрел на графа и, не видя у него в руках ни одного из трех мешков, сказал себе:
– Ну! мои приметы не обманули!
– Ребята, пора ехать. Мне тут делать нечего; выпейте-ка на дорогу, а мне ни есть, ни пить не хочется… и потом в путь.
Франц побежал на кухню гостиницы, а итальянец засыпал двойную дачу овса лошадям.
– Значит, ничего не осталось? – спросил он, взглянул искоса на господина.
– Ничего, – отвечал граф, обмахивая лицо широкими полями шляпы. – Чорт знает, куда мне теперь ехать!
– А когда так, граф, то надо прежде закусить и выпить; ехать-то, может быть, придется далеко, а пустой желудок – всегда плохой советник.
Франц вернулся, неся в руках пузатый жбан с вином, под мышкой – большой окорок ветчины, а на плече – круглый хлеб, на котором лежал кусок сыру.
– Вот от чего слюнки потекут! – сказал Джузеппе.
И, увидев кусок холста, висевший на веревке, прибавил:
– Накрыть