.
это грозное «А?!» Федюшка быстро-испуганно кивнул головой, но все же сказал:
– Но ведь это… когда добро царило, человек бессмертен был? Значит, это добро питало бессмертие в человеке?
– И этот умишко я назвал живым и бойким! – раздосадованно прошелестело из змеиной пасти, и глаза змея при этом вылезли из орбит, увеличившись раз в пять, и быстро же вернулись назад.
– Да просто жалкий недоумок, – пророкотала своим обмораживающим голосом Смерть.
И у пупырчатого комка вдруг прорезался голос:
– Метлой ему по башке, а не вечную жизнь. Для кого ты стараешься, о великий Постратоис?
Башка змея почти вплотную приблизилась к Федюшкиному лицу, немигающие, без век, зенки уперлись в Федюшку обжигающим взглядом.
– Грош цена тому бессмертию, если оно так запросто у вас было отнято. Значит, и не было его, одни слова были, одни обещания, поди-ка теперь проверь, – зловещим шепотом прошипел змей, – да, прародительница Ева послушалась меня и уговорила мужа своего Адама, и они съели запретный плод! И вот всего-то за это вот, всего лишь за ослушание лишил их Бог – Творец бессмертия. Он, Бог, всегда такой, за проявление силы духа – наказывать. А что, скажи мне, есть ослушание, как не проявление силы духа? Когда утром ты варенье запретное жрал, разве не ощущал ты в себе, скажи, торжества дерзости и бесстрашия? Человек должен слушаться одного только своего «хочу», которое порождает его воля. Хочешь, я покажу тебе твое «хочу»?
Федюшка даже удивиться не успел странному вопросу. Из-за клыков раззявленной змеиной пасти выскочил длинный, раздвоенный на конце язычок и вонзился в Федюшкину грудь, свободно пройдя сквозь одежду. Федюшка ощутил легкий укол в груди, собрался было ойкнуть, но через мгновение не ойкнул даже, а вскрикнул громко, совсем уже по другому поводу: перед самым его носом на подрагивающем раздвоенном языке стоял маленький-маленький, со спичку ростом, человечек, точь-в-точь Федюшка и лицом, и телом, лицом, правда, не очень, слишком уж капризно-требовательным было его сморщенное личико. Гримаса недовольства чем-то перекосила крохотные черты его, глазки гневно сверкали, а из ротика вдруг громоподобно прозвучало: «Хочу!» Федюшка отпрянул в ужасе: вот тебе и крохотулька, репродуктор на столбе тише рявкает.
– Не шарахайся от своего повелителя, – с усмешкой сказал змей.
– Как повелителя? Вот этот…
– Он самый. Не гляди, что маленький. Это и есть твое «хочу», коему ты покорный раб.
Не смущайся словом, юноша. Раб своего «хочу» есть повелитель жизни, быть его рабом – это прекрасный удел сильного человека, это значит наперекор всему делать то, что тебе нравится. Захотел варенье – беру, захотел присвоить груду камней, то бишь тяжелые снаряды, – беру, захотел бессмертия… тут вроде бы и загвоздка; хорошо, конечно, когда носишь в себе такое жадное и громкое «хочу», но ничтожное твое «могу» здесь бессильно, но! Разве могу я, со своим всемогущим «могу» остаться равнодушным к воплю твоего повелителя? Мы с твоим