Замок на скале. Симона Вилар
и закрыла лицо руками. Лохливен побагровел, ибо из слов Генри следовало, что не он, а именно Бекингем выступил защитником чести его невестки. В ярости сорвав перчатку, он швырнул ее герцогу, но тот ловко поймал ее, подержал мгновение на весу и, разжав пальцы, небрежно уронил на пол. Даже в минуту опасности Генри не мог не покрасоваться. Он глядел на разъяренного Роберта Дугласа с улыбкой.
– Я вижу, вы пришли в пиршественный зал с мечом. Следует ли мне послать оруженосца за оружием?
– Да! И клянусь святой Бригиттой Дугласской, мы будем сражаться здесь и сию же минуту.
Неожиданно поднялся безмолвствовавший до этого епископ Аберунский и громогласно заявил, что вдвойне грешно учинять кровопролитие в святой праздник Рождества, когда на всей земле царит Господне перемирие. Епископа с готовностью поддержал Олбэни:
– Не следует, подобно простолюдинам в таверне, тотчас хвататься за оружие. Как опоясанные рыцари, вы должны сражаться на утоптанной земле в полном воинском облачении и при свете дня.
Однако прибывшие вместе с Лохливеном люди Дугласа поддержали своего лорда, а к ним присоединились и воины из пограничных кланов Хьюмов и Гепбурнов, у которых одно упоминание имени покровителя англичан святого Георгия возбуждало воинственный пыл. К тому же горцы, до этого державшиеся на удивление спокойно, несмотря на изрядное количество выпитого вина и эля, начали что-то выкрикивать по-гэльски, топая ногами и перемежая слова боевыми кличами.
Последнее слово оставалось за королем. И внезапно обычно робкий и нерешительный Яков III ухмыльнулся, потер руки и благословил поединок. Герцог Олбэни стремительно повернулся к нему и что-то негромко сказал, но король лишь указал на шумную толпу, словно призывая ее в свидетели, что в этом случае он ничего не в силах предпринять.
Генри Стаффорд и сам вдруг ощутил в крови бойцовский жар. Его страх и волнение вмиг улетучились, и он приказал Баннастеру отправляться за оружием. Вместе с тем он не преминул заметить, что обычно холодные и безучастные ко всему шотландские леди поглядывают на него с сочувствием, и это подтолкнуло его сделать еще один безрассудный шаг. Сорвав с головы роскошную шляпу, он бросил ее Гуго Дредверду, а затем расстегнул и стащил через голову свой ослепительный камзол, оставшись в одной рубахе. При этом он лукаво поглядывал на Лохливена.
– Какого дьявола! – выругался тот. – Что ты строишь из себя шута, англичанин?
– А разве вы не последуете моему примеру? Нам придется сражаться легкими мечами, так зачем же связывать свои движения? Или ваша прекрасная дама не дала вам своей рубашки для турнира?[20]
Тут и король потребовал, чтобы Дуглас разоблачился, и Бекингем послал этому равнодушному к дамам монарху галантный воздушный поцелуй. Когда же он вновь взглянул на своего соперника, то едва не расхохотался. В зале послышался возмущенный гул. Оказалось, что у шотландца под камзолом надета легкая кольчуга. Лохливен, перехватив устремленный на него насмешливый взгляд Бекингема, в бешенстве вскричал:
– Мы, Дугласы, даже
По старинной легенде, дама, проверяя чувства своего избранника, потребовала от него сражаться без доспехов, только в подаренной ею рубашке.