Замок на скале. Симона Вилар
небесные! Где видано, чтобы англичанин торопился сложить голову за шотландцев? И это говорит потомок Плантагенетов! Уезжай, Генри Стаффорд. Этим гэльцам не привыкать сражаться. И если они не истребят друг друга, то скоро разойдутся. Знаешь их поговорку: «Cogan na schie!»[25]? Так и случится, ибо в замке Линлитгоу им сражаться не так вольготно, как среди скал или на Терновом Болоте. Вам же, сэр «Вспоминай меня часто», Яков Стюарт никогда не забудет того, что вы учинили в Рождественскую ночь в его замке. Как он радовался, что наконец удалось примирить эти кланы! И Господь свидетель, если вы не покинете Линлитгоу или вас не прикончат Дугласы, то уж мой августейший братец позаботится о том, чтобы следующую ночь вы провели в Толбутской тюрьме, будь вы хоть трижды посол и четырежды англичанин.
Олбэни был зол так, что его просто трясло. Лицо его исказилось судорогой, оттопыренные уши вздрагивали. Подумать только, он столько сил потратил, чтобы приручить безмозглого Стаффорда, а теперь из-за безрассудства этого молодца все готово рухнуть! Поэтому он лишь хмуро кивнул, когда Бекингем наконец смирился и искренне пожал ему руку, поблагодарив за хлопоты.
Олбэни провел его через боковой ход к лестнице, ведущей во внутренний двор, и выругался вслед, глядя, как англичанин, прихрамывая и насвистывая, заковылял вниз по ступеням.
«А еще говорят, что самые легкомысленные люди на свете – французы! Видит Господь, они просто не знают Стаффордов из Уэльса. По крайней мере, этого Стаффорда».
Он еще постоял у бойницы, вслушиваясь в завывание ветра, пока не уловил сквозь шум непогоды лязг цепей и глухой звук опускаемого моста. Сегодня у привратников беспокойная ночь – то полночи Дугласы мотались туда-сюда, теперь уезжает английский посол. Дай-то Бог, чтобы они не разглядели, кто это, иначе те же Дугласы скоро опомнятся и начнут травлю зверя.
Новый порыв ветра ударил в заснеженный проем, и Олбэни до самых ушей поднял меховое оплечье камзола. И только сейчас разглядел, что на дворе уже вовсе не такой непроницаемый мрак.
Рождественская ночь заканчивалась.
2
Мелроз
То, что дорога будет тяжелой, Генри понял, едва выйдя во двор: приходилось брести, увязая по колено в снегу и сгибаясь под дикими порывами ветра. Он вздохнул облегченно, только когда перед ним открылись двери конюшни и оттуда шибануло кисловато-теплым запахом. Отряхивая снег, герцог вступил под ее сводчатый портал и плотно закрыл за собой дверь. Откуда-то возник Ральф Баннастер.
– Святые угодники! Милорд, я уже не надеялся увидеть вас живым! Конюхи сказали, что Дугласы ни за что не выпустят вас. И я… Ох, милорд! Видели бы вы то, что довелось увидеть мне. Все наши ребята изрублены, и там столько крови, что под ногами хлюпает!
По круглому лоснящемуся лицу оруженосца текли слезы.
– Я видел кое-что похуже, – мрачно буркнул герцог и, прихрамывая, направился в глубь конюшни.
– О сэр Генри, ваша нога… Ее следует немедленно
Мир или война – все равно! (