Я ─ осёл, на котором Господин мой въехал в Иерусалим. Владимир Шеменев
наполнился приветствиями – обязательная процедура как неотъемлемая часть римского устава. Солдаты группами ходили по палаткам, приветствуя младших офицеров, те в свою очередь шли к центурионам, центурионы приветствовали трибунов, а последние искали легата, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение. В данном случае легатом был Пилат, который с удовольствием принимал сыпавшиеся со всех сторон здравницы.
Золотой диск поднялся над горизонтом, светя прямо в глаза. Римский лагерь был разбит у подножия Скопуса165 – горы на северо-западной окраине Иерусалима. С её уступов открывался величественный вид на город, белоснежный храм в окружении мраморных колоннад и виднеющуюся в дымке трехглавую Масличную гору.
«Поспешай медленно», – любил повторять Пилат слова Августа166 – своего кумира и почитателя. Цитировал он его изречения на каждом углу, но делал это мысленно, не показывая своего почтения к давно умершему императору, чтобы не вызвать ярость того, кому был обязан префектурой. Тиберий не любил отчима, и всякое напоминание о нем вызывало злобу, а всякое сравнение – ярость.
Исходя из данного выражения, пятый префект Иудеи не торопился въехать в «столицу167» своей провинции. Сказать, что он не любил Иерусалим, – значит не сказать ничего: он этот город ненавидел. Утомляли нескончаемая суета, вечно палящее солнце, известковые плоскогорья и пронырливые, дотошные евреи, сующие нос везде, где можно. Жители этого города были неуправляемы, вспыльчивы, набожны и фанатичны. Они продавали и покупали всё и всех, учили и воспитывали всё и всех и презирали всё и всех, даже себе подобных.
Вдобавок ко всему они не умели или не хотели признавать себя виноватыми, что порождало многочисленные конфликты. Считая себя всегда правыми, иудеи были заносчивы и нетерпеливы. Сначала дали ему деньги на строительство водопровода, а потом, когда рухнула Силоамская башня168 и погребла под собой восемнадцать каменщиков, обвинили его в том, что он самолично взял корбан169 из храмовой казны и этим навлек беду на город, вызвав своим святотатством Божий гнев.
«Если у криворукого родится криворукий, то прежде всего винят отца, а не соседа», – сказал он им, прежде чем отдал приказ солдатам бить палками иудеев, которые поносили и его, и императора. Поколотили немногих, больше было задавленных от скученности и неуправляемости толпы. «Дубина в руке солдата была им наукой. А то что, учась, подавилось множество людей, так это от их тяги к знаниям», – писал он императору, защищаясь от нападок иудеев, обвинявших его в жестокости и неуважении их законов. Ответ не замедлил прийти: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись».
В храме три раза протрубили в рог, извещая жителей города и бесчисленные толпы паломников, ночевавших вокруг города, об открытие ворот. Приближалась Пасха, и каждый правоверный иудей обязан был войти в храм и вознести жертву Богу Израиля.
Не успели стихнуть шофары, как огромные гурты и отары скота в тучах пыли и осоловевших от крови оводов мыча, блея и ревя потянулись к городу по окрестным дорогам, чтобы стать Пасхальными агнцами и быть закланными