Путевые записки по многим российским губерниям. Гавриил Гераков
в оных; Воскресенье было, а потому и я выслушал обедню. Казенные строения каменные. Арсенал хорош! Съестные припасы привозят два раза в неделю; фруктов много, бергамоты велики, но не имеют нежного вкусу. Управляющий губерниею живет в хижине, дом его до тла сгорел, и прелестные тополи, бывшие пред домом; кое-как нажил, прослужа более 40 лет во флоте, теперь в жалком положении; жена его, Гречанка с тремя дочерьми, разделяет с ним бедность. Не жалея денег, обедали хорошо; в десятом часу, на купленном дорого сене, успокоились. 2-го Августа. Оставя коляску в Георгиевске, для некоторых поправок, принуждены были ехать в двух кибитках; это для меня не по сердцу было в первые, но – нужда к чему не приучит! В пятом часу проснулись, выпили кофею, взяли кое-чего с собою, с егерем и поваром отправились из обгорелого Георгиевска к водам Кавказским, 35 верст. Я все сидел на облучку, и не так-то дурно, когда кибитка туго набита сеном. Приехали к водам в девять часов утра; погода чудесная, и небо безоблачно; первой раз видел во всей красе цепь Кавказских гор; на левой стороне от Георгиевска в 17-ти верстах по лучшей дороге извивается чистенькая речка Подкумок, а верстах не более ста, по своим глазам, или по своей оптике, в прямой линии тянется цепь Кавказских гор. Здесь, у Подкумка, мы завтракали; здесь я обозрел вокруг себя, и – стоя на коленях, написал следующее. Цепь Кавказских гор можно разделить на четыре разряда. Первые горы покрыты зеленью и украшены древами разнородными огромной величины. Вторые каменные; с торчащими по бокам большими деревьями, устланные по местам обгорелою от жаров травою и седым мхом. Третьи, под коими необыкновенные красивые облака плавают, снежные, взору приятны; и четвертые, ледяные, душу возвышающие. Все, при ярком свете животворного светила, обращают на себя внимание мыслящего творения и точно прелестны; но, кажется, все они, с каким-то восторгом благоговея созерцают царицу гор, Эльборус[6]; покрытую вечными льдами и снегом; слезы умиления сердечного текут из очей просвещенного путешественника, и он углубляется в размышления о величии Творца, всё создавшего и всем управляющего; так бывает с людьми, еще с правого пути невозратившимися! Но что речет безбожник? Он преклонит колена и воскликнет: есть Бог и се чудеса его! Назовите мне живописца, кто бы мог срисовать цепь гор Кавказских? Назовите Поэта, кто бы мог дерзнуть огненным пером написать похвальную песнь сим горам? Назовите Историю графа, который бы осмелился взяться за перо? Все безмолвствуют и с Апостолами рекут: Велик Бог и непостижимы дела его! А потому, смертные, смиряйтесь; отбросьте гордыню свою, молчите, и проливайте слезы, удивляйтесь! Однако я бы сказал нашим писателям, особенно стихотворцам с дарованиями: Сюда стекайтесь, сонм Поэтов! Сюда, вам стыдно вздор писать, Бросайте перья вы изветов, Старайтесь Бога прославлять. Сюда злодеев привезите, Во агнцев превратятся все; Сюда вы злато приносите, Нет нужды больше в нем нигде. Одни изранены – больные Лишь в злате могут пользу зреть. Обращаюсь к Эльборусу: когда
Сию гору называли мне и Шат-горою.