Полёт в Чаромдракос. Наташа Корсак
спросила она.
– Дня три, пока не вернутся папа и маман.
– Bien. Bonsoir, ma chère Rosie[9], – обиженно ответила она на французском и глянула на меня как известный профессор, неудовлетворенный ответом своего бездарного студента.
Она ушла, но уже через секунду вернулась и, по-хозяйски взяв клетку с Луи, вновь направилась к выходу, гордо цокая своими острыми каблучками.
– Постой! Оставь его! – Меня просто возмутила такая наглость.
Но, ничего не ответив, бабуля удалилась.
От злости у меня даже зубы заскрипели. А вот Луи, кажется, был не против такого обращения с ним. Предатель! Он мило улыбался этой ведьме и форсил перед ней своими алыми перышками. Ну, погоди, Луи, никакого ты у меня больше овсяного печенья не получишь!
Итак, я осталась одна и чуть было не расплакалась от досады. Обидно, что я не могла побежать за ними, забрать Луи и вместе с ним убраться отсюда. Будь же проклята эта инвалидная коляска!
Я посмотрела на себя в зеркало с такой неприязнью, что казалось, оно вот-вот треснет. И вдруг услышала ту самую волшебную мелодию, что гостеприимно встретила меня в Париже. На сей раз мелодия разливалась по комнате теплым, убаюкивающим молоком, наполняя всё вокруг ангельским спокойствием. Наконец-то она зазвучала громче и сгустилась над моей головой.
Я мигом взглянула вверх. Картинки на потолке волшебным образом ожили! И вот тут я увидела, с каким усердием пчелы собирают нектар, а белые собаки воют ансамблем, а летучие рыбы вдруг начинают мычать. Вдруг я почувствовала, как моё лицо посетила улыбка. Я не верила, что всё это происходит наяву! Но тут, распахнув дверь ветром, в спальню влетела встревоженная Камилла Штейн.
– Qu'est ce tu fais[10]? – округлила она глаза.
– Non, rien[11], – прошептала я и добавила: – Оно само как-то вышло.
– il parait j'ai réalisé[12], – сказала Камилла и, сдвинув меня с места, коснулась острым носочком своей туфли крошечной кнопочки-звёздочки, аккуратно встроенной в пол.
Музыка прекратилась, а все картинки замерли. Но прежде каждая из них замерла, создав совершенно новую картину, где мычащие рыбы уже бодались друг с другом.
– И что это было? – с осторожностью, боясь ещё что-либо затронуть или нажать, спросила я.
– Я забыла сказать тебе об этой кнопке. Этот потолок, пол, как и всё здесь, сделаны для того, чтобы лучше спалось. Ну, это же спальня. Когда-то я сама ночевала в этой комнате. И то, что ты сейчас видела, простой механизм, изобретение, радующее меня воспоминаниями.
В доме три спальни, но отапливается лишь эта. И только пока ты гостишь. Не вижу смысла топить там, где никто не живёт. Это я о себе… Тебе же необходим уют. Спать в холоде полезно только мумиям, понимаешь, а ночи в Париже, особенно осенью и зимой, суровые.
– Холоднее, чем в России? – не знаю с чего вдруг, спросила я.
– Даже когда за окнами трещали петроградские минус двадцать градусов мороза, а за дверями, прикинувшись дворовым псом,
Хорошо. Доброго вечера, моя дорогая Рози (
Что это ты здесь делаешь? (
Нет, ничего (
Кажется, я поняла (