Чингисхан. Тэмуджин. Рождение вождя. Алексей Гатапов
и вдруг единым потоком понеслись назад, все быстрее и быстрее, плавно рассыпаясь по склонам и низинам. Загудела земля, сначала тихо, потом все громче заслышался тяжелый гул, и в курене встревоженно залаяли собаки.
Когда лава на полном скаку приблизилась на перестрел, по обеим ее сторонам взметнулись два синих полотнища, и на глазах толпы она стала делиться на две части. Отдалившись друг от друга, они напали на излучину с двух сторон. В сотне шагов от людей крылья лавы круто развернулись и понеслись назад, снова сливаясь в единый поток. В толпе плакали испуганные дети. Их успокаивали матери, шлепая по заду ладошками.
– Издали и не скажешь, что юнцы балуются, – посмеиваясь, говорили в толпе мужчины, одобрительно глядя на передвигающиеся вдали колонны. – Если нападут внезапно, то и напугать могут.
В следующем заходе колонна на скаку раздробилась на девять частей и понеслась на курень на равном друг от друга расстоянии. Прямо у крайних юрт юноши резко повернули обратно и поскакали в степь, увлекая за собой свору взбесившихся куренных собак. Отдалившись, на полном скаку перестроились в общую колонну, и теперь ровное по краям пятно наперегонки с тенью от облака убегало вдаль по склонам, колыхаясь на буграх и низинах.
До полудня молодые показывали то, чему их учили весь последний месяц. На скаку рубили прутья, метали копья и пускали стрелы в расставленные по склонам камышовые чучела. Сотни то по одной, то скопом пересекали холмы перед куренем, втаптывая объеденную телятами траву в сухую, твердую от жары землю.
Наконец, когда солнце перешло на западную сторону, на запотевших, исходивших храпом лошадях они вновь выстроились на прежнем месте. Десятники проезжали вдоль рядов, выравнивая строй.
– А ну, не дышать! – тихо говорили они, презрительно оглядывая вспотевшие лица юношей. – Два раза объехали холм, а распыхтелись, как жирные тарбаганы.
– Перед нойонами чтобы как мертвые были, а то попробуете кнута на праздник.
Поздним вечером после жертвоприношений богам и общего пира у котлов народ разошелся по излучине. Там и тут зажигались новые костры, люди доставали свои припасы: архи, молочные пенки, вареную сметану, холодную гусятину. Горячей баранины и супа было вдоволь; вокруг больших котлов допоздна суетились рабы, и в них бесперерывно кипело варево, снова и снова наполняясь свежим мясом. Молодежь, уйдя в степь, веселилась по-своему. Нойоны, старейшины и другие знатные люди разошлись по праздничным юртам.
Кият-борджигинские нойоны уединились в одной из юрт, пышно убранной красно-пестрыми сартаульскими коврами. На столиках между блюдами и чашами возвышались бронзовые светильники, огни их красноватыми бликами играли на нетрезвых лицах нойонов. Как и днем на бугре, в середине восседали старик Тодоен, Есугей и Хутугта. Лица у всех, несмотря на праздник, были хмуро насуплены. Стояла напряженная тишина; отчетливо доносились пьяные крики и песни со всей излучины.
– Какие вы нойоны! – презрительно оглядывая лица племянников и приглушенно, будто