Чингисхан. Тэмуджин. Рождение вождя. Алексей Гатапов
я вам говорю?
– Запомнили… – нестройным хором ответили нойоны.
– Не забудете?
– Не забудем.
– Ну, тогда выпьем по одной, и я пойду отдыхать, устал я с вами.
Молодые проворно наполнили бронзовые, потемневшие от времени прадедовские чаши.
– За знамя Есугея, старшего из вас! – торжественно сказал Тодоен.
Молча выпили. Старик с трудом поднялся, на нетвердых ногах прошел к двери и остановился, что-то припоминая.
– Людей всех завтра же гоните из куреня, а то они еще трое суток будут здесь пьянствовать… к полудню чтобы я не видел их, – старик помедлил, будто хотел еще что-то сказать, но, не оглядываясь больше, вышел.
После того, как за ним упал дверной полог, в юрте долго стояла тишина. Негромко потрескивал жир в светильниках, над ними роем маячили ночные бабочки. По излучине не ослабевали крики, песни, хохот, ругань.
Есугей знал, что дядя Тодоен будет всеми силами толкать его на ханский трон, но не ожидал, что он заведет этот разговор сегодня. Не ожидал и того, что разговор пройдет так спокойно. Больше всего он ждал козней со стороны сыновей Хутулы-хана. Глупые, умами от своих овечьих пастухов не ушли далеко, а самоуверенны и горды, отцовским званием кичатся, особенно видно это по Алтану. Да и другие морщат лица, как услышат о ханстве: привыкли к воле, сами себе хотят быть хозяевами.
«Умен дядя Тодоен, – думал Есугей, искоса поглядывая на братьев. – в день праздника никто не посмеет открыто перечить старику. Слово старейшины в праздник сильнее ханского повеления. Вот и молчат три братца, а промолчав сегодня, будут молчать и завтра. Очень умен дядя Тодоен, в самое время высказал».
Есугей смеялся про себя, сохраняя свое лицо по-прежнему бесстрастно холодным, и был благодарен младшему брату своего отца так, как редко кому бывал благодарен.
«Люди глупы и упрямы, – думал он, – привыкли держаться за старое, не думают о том, что будет потом – „сегодня сытно, тепло, ну и ладно, поживем еще…“ – таких надо гнать вперед криком и руганью, как это делает Тодоен».
Сам Есугей избегал говорить об этом с братьями: сразу подумают, что рвется на ханство. И Тодоен здесь был незаменим.
– Нас что, татары побили, или мы похоронили кого-то? – возмущенно прервал тишину Бури Бухэ. – Будем мы сегодня праздновать или нет? Чего все задумались?
– Давайте пить, а то отцы наши на небе разгневаются, – поддержал его Ехэ Цэрэн. – Помните, как они раньше пировали?
– По три ночи никто не спал, и вся степь до горизонта была в кострах!
– Это были пиры!
– Им было что праздновать, когда чжурчженские обозы брали.
– А у нас что, не радость, когда к войску целая тысяча прибавилась? – спрашивал Бури Бухэ. – Наливайте всем по полной чаше! Кто не выпьет, того прутами по голой спине!
– О, это у Бури Бухэ первые слова были, помните?
– Давно не слышали.
– Да ему самому больше всех доставалось.
– Вот когда мы веселились, ни о чем заботы не знали.
После