Чингисхан. Тэмуджин. Рождение вождя. Алексей Гатапов
да вернулись ни с чем…
– Подожди, – остановил его Есугей. – Твой сын сказал, коней угнали тайчиуты?
– Сказали, будто по аргалу установили, что кони с солончаковых трав, воняет остро. А у нас одно такое озеро, Цэгэн, и живут там нынче тайчиуты. Да и следы вели прямо туда.
«Опять тайчиуты!» – у Есугея снова тяжелым камнем надавило в груди.
– Почему не догнали? – глухо спросил Есугей. – Кто был в погоне? Разве не было приличных людей в курене?
– А в погоне-то был Даритай-нойон, ваш младший брат, – снова подал голос молодой. – Но он ведь самый никчемный из всех нойонов, да и трусливый не в меру. Говорят, он испугался тайчиутов и, как узнал, что это они, так сразу остановил погоню…
– Так? – побурев лицом, Есугей коротко спросил старика.
– Болтают люди, – сокрушенно развел руками тот.
– Поехали! – бросил Есугей Мэнлигу и снова вскочил в седло.
Конь, почуяв тревогу хозяина, без понуканий пошел резвой, порывистой рысью. Воины, торопливо передав недопитые бурдюки хозяевам, выстраиваясь на скаку в колонну, догоняли нойонов.
Оставшиеся у юрт старик и его сын долго смотрели вслед удаляющемуся по склонам сопок маленькому отряду.
– Ты зря так выставляешься перед нойонами, – укоризненно сказал старик. – Есугей человек разумный, а будь кто-нибудь другой, получил бы ты сейчас плетей.
– Пусть думают, что я до сих пор безумный, – ответил тот. – Лучше один раз плетей отведать, чем как эти парни носиться по степи за хозяином.
Только за седьмым увалом Есугей, почувствовав усталость своего коня, придержал его. Новая весть не на шутку встревожила его. То, что воры оказались тайчиутами, вновь напомнило ему о происках Таргудая. Поразмыслив, Есугей уверился в том, что коней украл не кто иной, как собственные нукеры старшего тайчиутского вождя. Без слова Таргудая ни один тайчиут не станет воровать у киятов, да еще под главным куренем. Явно все было сделано с умыслом.
«Значит, он захотел опробовать нас, – у Есугея от злости раздувались ноздри. – Сначала попытался переманить людей, не получилось, так он вздумал по-другому уколоть…»
Прибыв домой, он сразу же вызвал Даритая в свою юрту. Усадив его перед собой, едва сдерживая в себе клокочущий гнев, спросил:
– Почему оставил погоню?
Тот широко открывая глаза, повертел взглядом по сторонам, будто впервые видел его юрту.
– Да ведь они нам не чужие люди, соплеменники наши… Скоро выборы в ханы, зачем нам лишние ссоры, разве не так? Я думаю…
Есугей выхватил из-за голенища кнут и с размаху ударил его рукоятью по плечу. Тот скривился от боли, прижимая рукой ушибленное место. Давая волю гневу, Есугей вскочил, расправил плеть и раз за разом, с оттяжкой хлестнул его по спине. На легкой китайской ткани выступили мокрые кровавые полосы. Отбросив плеть, он нагнулся к нему, заглядывая в лицо, и сказал:
– Если бы ты не был моим братом, тебя все кият-борджигины обвинили бы в предательстве.
– Но почему, брат? – голос Даритая срывался от отчаяния.
– Потому