Акварель. Алексей Вилков
не услышать от сорокалетнего холостяка с нажитыми морщинами и крестообразными шрамами на щеках от наследия дикого капитализма. Я бы не удивилась, если бы он до сих пор оставался целомудренным переростком. Между нами отсутствовала духовное общение и доверие, а громоздилась пропасть, постоянно расширяясь, чем больше я узнавала фактов из его биографии. После его признания я стала замечать в нем запах нафталина, грязных горшков и правой руки. Я даже стеснялась брать его ладони, представляя, как он копошится в широких штанинах, забивая испражнениями уборные и клозеты. От одной мысли мне становилось дурно и хотелось сбежать.
Он регулярно просыпал, опаздывая в офис, и ранил себя безопасными бритвами, оставляя ссадины и кровоподтеки. Он резал свои шрамы, слоившиеся по лицу шершавостью. Я рекомендовала ему пластику, но он категорически отказывался, называя свои увечья нажитыми наградами, а я отказывалась целовать его в щеки. По-настоящему мы не соприкасались губами. Он пугливо гладил мою пышную и загорелую ручку. Любил брать ее в свои мозолистые и крепкие, почти как тиски, лапы, и сжимал ее, проводя указательным и безымянным пальцами вдоль основания, заставляя покрываться мурашками. Моя кожа вскипала отвращением, но я терпела, мучилась, вытирала руки о шелк и тщательно очищала жидким мылом и лосьоном.
Получался не человек, а монстр. Мохнатое чудовище, борющееся за сердце неприступной красавицы. Но я свыкалась с ним и смирилась, значит, и в нем водились приемлемые качества. Я зацеплялась за них как за ветки столетнего дуба. Возможно, я преувеличиваю и где-то лукавлю, напрасно сгущая краски, но Ярослав был самым пресным и пугающим цветом из моей акварели мужчин. В нем присутствовал ум. Он реально и трезво смотрел на многие вещи. Например, он не питал иллюзий, что между нами вспыхнет душераздирающая страсть, что я кинусь к нему на шею и упаду в объятия. Где-то под сердцем, глубоко-глубоко внутри, в основании позвоночника, он понимал отсутствие любви между нами, а наши отношения – выгодный фарс, сулящий высокие проценты в долгосрочной перспективе. В итоге Ярик не получил ни шиша, очутившись в долгах как в шелках.
Когда мы случайно пересеклись в «Vogue Cafe» Ярослав хладнокровно заявил, что предполагал подобный финал и свел риски к минимуму. В нем отсутствовали эмоции и любой намек на обиду. Он окончательно превратился в робота, отлично вычисляющего математические задачи. Я не удивилась его словам и невозмутимо отзеркалила его мертвый взгляд. Прежде невозмутимый Ярик неожиданно перешел на личности и позволил себе дерзко высказаться на мой счет, упомянув мать и проклиная отца. Я не сдержалась и пожелала ему сдохнуть онанистом и евнухом. Он развернулся и ушел, а я запомнила его сутулые плечи, как бы разрубленные наполовину. Как злобный горбун из Роттердама, он поплелся за ближайший угол, с той минуты потеряв меня окончательно. Сначала я испытала облегчение и поучила порцию холодного адреналина. Потом накатили