Я сам себе судья. Иосиф Кобзон
вопиющий по своей вероломности факт. Бывший поклонник Вероники – журналист из «Советской России» – решил воспользоваться информацией о наших отношениях, которой она с ним делилась по старой дружбе, и опубликовал обо мне лживый разгромный материал под заголовком «Лавры чохом»[2]. Мало того, там же он задался вопросом: «Как такой аморальный тип мог получить высокое звание заслуженного артиста Чечено-Ингушской АССР?» А мне как раз в 1964 году присвоили это звание…
В чем меня только ни обвинил этот ревнивый журналист: и в алкоголизме, и в аморальном образе жизни, и в каких-то проступках, которые противоречили кодексу строителя коммунизма… В конце статьи он вынес «вердикт»: Кобзону нужно запретить выступать в Москве и Ленинграде, и, конечно же, по радио и телевидению. Так меня в первый раз отлучили от ТВ…
Каюсь, отчасти это корреспондент был прав: по молодости были в моей жизни и алкоголь, и женщины. Но все – в меру! Никогда я не был ни бабником, ни пьяницей. Как все молодые люди, любил повеселиться, сбросить стресс после изматывающих гастролей, многочасовых концертов, многодневных переездов. Все! Кроме того, известно, что сердце пьяницы, как правило, не выносит постоянных перелетов, не говоря уже о сольных концертах, на которых, если хочешь оставаться востребованным, должен всегда работать вживую и на полную силу…
Но, тем не менее, этот, с позволения сказать, «журналист» умудрился организовать на меня поклеп на весь Советский Союз. И я целый год, пока разбирались, что к чему, не имел права выступать, как раньше. А все потому, что в те годы если газета напечатала критический материал, это было хуже приговора, потому что приговор обычно дается на какой-то срок, а выступление газеты могло действовать хоть до конца жизни. Это сейчас газеты могут писать, что угодно, и на их «расследования» не реагируют. А в те времена… Тогда, если бы не группа замечательных композиторов во главе с Вано Мурадели, я, возможно, и не поднялся бы.
Вано Ильич пошел тогда к главному редактору «Советской России» и принялся объяснять, что ряд известных людей, которые хорошо знают Кобзона, возмущены написанным, потому что это совершенно не соответствует действительности. На что главный редактор ответил: «Наверное, это так. Но правда – это мы!» Это на языке тогдашних газетчиков означало, что советские газеты просто по определению не могут писать неправду!
Вот таким было мое первое отлучение от ТВ. И, кстати, на это время меня заменили срочно вызванным из Ленинграда Эдуардом Хилем.
Как же повезло тогда Хилю! А все дело в том, что как раз на это время пришелся юбилейный концерт Аркадия Ильича Островского в Колонном зале Дома Союзов. Он был в растерянности, не знал, что делать, как заменить мой репертуар. И тогда он пригласил Эдуарда Хиля из Ленинграда, и все его новые песни – «Как провожают пароходы», «Лесорубы» и другие – попали в репертуар Хиля. А до этого песни Островского, начиная с «А у нас во дворе», были моими.
Что же касается Вероники Кругловой, то, расходясь с
Речь идет о статье фельетониста Ю. Дойникова в номере «Советской России» от 25 февраля 1965 года. В ней говорилось: «Тем более недопустима безответственность, с какой подчас присваиваются почетные звания в Чечено-Ингушской АССР. Лавры нельзя раздавать чохом!» (примечание редакции).