Искусство как язык – языки искусства. Государственная академия художественных наук и эстетическая теория 1920-х годов. Коллектив авторов
течениях феноменологии так и осталось отвлеченной, структурно-логической проблемой интерсубъективности».[609]
Шпет не ограничился обращением к отечественной философской традиции; он искал другие направления мысли, с помощью которых можно «исправить» феноменологическую установку там, где она, как ему казалось, не в состоянии разрешить такие основные и очевидные для него вопросы, как изначально присущая бытию историчность и трудно выразимая в философских терминах проблема личного начала субъекта. В этом смысле очевидно, что у Шпета именно в период работы в ГАХН прослеживается «скрещение различных интеллектуальных традиций», среди которых разные философии жизни и Зиммель, в частности, играют немаловажную роль.[610]
Занимаясь Государственной академией художественных наук, особенно стоит сосредоточить внимание на работах Георга Зиммеля, хотя бы ввиду того значения, которое он придавал эстетике. Немецкий философ считал эстетику дисциплиной, способной преодолеть субъективность вкуса, и признавал ее гносеологическое превосходство над остальными формами знания. Примат эстетического у него соответствует эвристическому приоритету поверхности (его основная тема – видимость) над глубиной. В рамках этой феноменологической концепции искусство sui generis имеет двойную «функцию»: с одной стороны, оно наглядно демонстрирует бытие и в то же время, благодаря своему оформляющему взгляду, приводит бытие в закономерное и уразумеваемое единство. В этом смысле искусство, со своим особым положением между индивидуальным и общим, парадигматично для всего гуманитарного, и в особенности исторического, знания.
Предыстория: Семен Франк
В ноябре 1911 г., всего через два месяца после смерти Дильтея, Франк напечатал статью о нем в «Русской мысли».[611] Сожалея, что из всех произведений немецкого философа на русский язык была переведена только «Сущность философии»,[612] Франк уделял особое внимание большим дильтеевским работам о жизни Шлейермахера: «Aus Schleiermacher’s Leben in Briefen» (в 4-х томах) и «Leben Schleiermachers» 1870 г. Та же установка, тот же интерес к жизненному личному началу мысли и творчества содержались и в книге Дильтея о переживании и поэзии – «Erlebnis und Dichtung» 1905 г. Таким образом, Франка интересовала проблема биографии, которую он находит у Дильтея в виде «образа развивающейся личности». Русский философ считает работу над биографией глубокой потребностью дильтеевской мысли, которая неустанно пыталась уразуметь живую натуру, «выражающуюся не в одних мыслях, но и в действиях и в чувствах выдающейся личности».[613]
По Франку, новизна философского метода Дильтея заключается в его внимании к живым личным корням философских концепций, которое способствует укоренению всякой, даже самой отвлеченной идеи в переживании, понятом как «конкретная целостность реакции субъекта на впечатления бытия».[614]
Ту же установку мы находим у близкого к Дильтею мыслителя
Там же. С. 454.
На самом деле Зиммель привлекал внимание Шпета с начала его исследовательской деятельности. В 1903 г., в рамках семинаров Челпанова он читал доклад о современной социологии, где говорил о Зиммеле как о важнейшем мыслителе и цитировал его «Проблемы философии истории» (опубликованные в Москве уже в 1898 г.). См.:
В своем обзоре рецепции Дильтея в России Н. Плотников отмечает, что, несмотря на общепринятое признание центрального места истории в русской мысли, вопросы исторического и гуманитарного познания играли скромную роль в русской философии.
Показательно, что в обзоре изложение позиции Шпета занимает довольно много места. Пожалуй, именно в ГАХН Шпет явился инициатором традиции и школы своеобразного историзма, который оборвала сама история.
Там же.