Зима не в эту осень. Геннадий Чепеленко

      Перед закатом взгляд погас

      небес. Даль искажает темень.

      В ней свет, не озаривший нас,

      приглушенный, самоуверен.

      Саней, не видя, помнит скрип

      в снегу полозьев – от мороза.

      Он чувствует протяжный крик

      вдогонку ветра, эхо множа.

      Так, ветер – обостряет слух,

      когда никто мотив не слышит.

      Лишь тонкой флейтою пастух

      напоминает: осень – ближе,

      и – в тон заката, в полстены

      Джоконда прячет тень улыбки.

      Мне ближе флейта – из среды

      парящих звуков, теней зыбких.

      В прохладе, там, где их игра

      с прохладою и тем, что блещет,

      где бабочек неровный ряд

      в ней неожиданно, трепещет.

      Над смятой тянется ботвой,

      то вверх, то вниз. Через ограду,

      и – вслед лучу, по – бичевой

      через нее влететь в прохладу

      и – выпорхнуть, и снова стать

      прошедшим, белой тишиною.

      Мне – с тишиной не уставать,

      когда есть вечер – за спиною

      в холодном сумраке равнин,

      где свет, погашенный внезапно,

      их возвратит в среду картин

      утерянных, когда на завтра,

      в реке блеснет и – с тишиной

      погаснет, чтобы яркой стала

      картина неба, быть – дневной:

      по изморози – к дали санной.

      На веревках, под простынями

      ветер вспыхивает пузырями!

      На разрыв, как пьяный в драке

      рвет края их,

                уже красной рубахи.

      Сверху – снизу. От ветра справа

      ткани серые в пятнах, кровавые

      от заката. Влетевший же слева

      после холода – для разогрева.

      С края простынь летит на волю

      вниз по травам помятым, полый.

      Поднимаясь, всех учит падать!

      Если в лужи, разводит слякоть.

      Старой новостью – по огородам,

      простыням чужим,

                перед разводом!

      Мелкой дрожью в канавах, лужах.

      Каждый день от него простужен.

      На закат, разжигая накал лампады

      он им вреден как хриплый ладан.

      В тех мозаиках – в криптах мира

      запах ветра на клочьях дыма.

      Оттого – в непрозрачном небе

      прячет звезды под синим снегом

      и – на память немым рассыльным

      возвращает их свет как снимок.

      Он – везде! В пузырях – к накалу,

      к темноте с ее медленным краем.

      Потому, если в матовом… окна,

      он из первых, кто смотрит в оба.

      Потому пузырями, щетинясь

      ищет повод на сером и синем

      свет продлить, не меняя границы

      там, где только летают птицы.

      Не причастный к их переправе

      он везде: и – вверху, и – в канаве.

      По мерцанию звезд и – с мороза

      его чувствуют все, даже кожа.

      Не укрыться! Нельзя,