Двойник маркиза де Сада. Для тех, кто выпил в 90-е. Тимур Ясинский
подойти в кабинет. Кто-то весело гонял плеткой мышей. Кто-то достал из шкафа баян. Кто-то искал под столом фотовспышку, норовя заодно погладить секретаршину коленку…
Мигайлов, терзая мехи баяна, хрипло фальшивил:
Мои кудря-авые волосья
Уж о-очень многим па-а нутру,
И девки из-за них в колосьях
Мне отдаю-утся па-аутру.2
Его розовая лысина с чахлыми остатками седин поблескивала в тусклом свете лампы. Водка щедро плескалась в граненых стаканах. Журналистов штормило. Надвигалась гроза.
– О! – Мигайлова осенило. – А ведь верно!
И, путаясь в кнопках заплетающимися пальцами, он заиграл бодрый марш:
Водка щедро плескалась в граненых стаканах,
Журналистов штормило, надвигалась гроза.
И последняя мелочь звенела в карманах,
И от табачного дыма щипало…
Баян судорожно рявкнул и замолк. Мигайлов мучительно наморщил лоб:
– Щипало… Щипало… От табачного дыма щипало… Надо же, рифму не могу подобрать. Что у нас с «гроза» рифмуется? Тормоза? Лоза? Бирюза?
– Последняя полоса, – сострил Митюшин и налил себе еще.
– С какой стати! – обиделся ответсек, отбросил баян и, подсев к секретарше, что-то жарко ей зашептал.
* * *
Гром грянул в лучших традициях русского грома – среди ясного неба. Пока гром не грянет, мужик, как известно, не перекрестится. Но маркиз де Сад, вопреки настойчивым требованиям Митюшина, мужиком так и не стал. Аристократ до мозга костей, он почувствовал приближение грозы за девять минут сорок три секунды до ее наступления. Не перекрестился, нет – он попытался предупредить остальных. Тщетно. Мигайлов дергал кривыми пальцами секретаршу за нежное ушко, Митюшин обнимался с бутылкой, а Шишкоедофф щелкал камерой и кричал политические лозунги.
За две минуты пятьдесят секунд до грозы маркиз сгреб в шкаф пустые бутылки, мигайловский баян и засохшие бутерброды. Сердце его бешено колотилось. До грозы оставалось двадцать секунд, когда де Сад запихал под стол сопротивляющегося Шишкоедоффа и дрожащими руками привел в порядок одежду секретарши.
– Дыкть… это… – забормотал Митюшин, шаря глазами по опустевшему столу. – А где…
Дверь открылась. На пороге стоял главный редактор газеты Виктор Четвертинкин, трезвенник в третьем поколении. Он осмотрел комнату. Его немного успокоило отсутствие на столе алкоголя, но безделье журналистского коллектива привело Четвертинкина в бешенство.
Лежащего под столом пьяного Шишкоедоффа он не заметил.
Четвертинкин свистнул секретаршу и поднялся в свой кабинет. Да, именно поднялся: кабинет главреда находился над редакцией, и уж, конечно, никаких тараканов тут не было и в помине. Ассирийский царь Тиглат Палассар умер бы от зависти при виде этой роскоши. Но редактор «Голоса» настолько свыкся с нею, что уже не замечал ни золотых ваз, ни малахитовых клумб, ни ванны из панциря биссы,
Стихи Леонида Михайлова