Путешествие вглубь романа. Лев Толстой: Анна Каренина. Барбара Ленквист
листочка и, кажется, хорошо» (Толстая 1978: 500). Эти полтора листочка – не новая попытка начать роман об эпохе Петра Первого, над замыслом которого Толстой мучится уже годами. Это – начало нового романа, который потом получит название Анна Каренина.
25 марта Толстой пишет письмо H. Н. Страхову, где рассказывает ему, что толчком к новому роману послужило чтение отрывка Пушкина «Гости съезжались на дачу графини…»:
И там есть отрывок «Гости собирались на дачу». Я невольно, нечаянно, сам не зная зачем и что будет, задумал лица и события, стал продолжать, потом, разумеется, изменил, и вдруг завязалось так красиво и круто, что вышел роман […] очень живой, горячий […] и который ничего общего не имеет со всем тем, над чем я бился целый год (ПСС 62: 16)[1]
А Софья Андреевна рассказывает в своем дневнике, как еще 18 марта «он [Левочка] перечитывал вслух мне о старине, как помещики жили и ездили по дорогам, и тут ему объяснился во многом быт дворян» (Толстая 1978: 500–501).
В письме к П. Д. Голохвастову 30 марта Толстой еще более восторженно пишет о Пушкине:
Вы не поверите, что я с восторгом, давно уже мною не испытываемым, читал это последнее время после вас – повести Белкина, в 7-й раз в моей жизни. Писателю надо не переставать изучать это сокровище (ПСС 62: 18).
Но что почерпнул Толстой из пушкинского «сокровища»? Какие следы оно оставило в новом романе, который так интенсивно развивался после чтения Пушкина?
В своих исследованиях Борис Эйхенбаум обратил специальное внимание на отрывки Пушкина и нашел в них интересную перекличку с романом Толстого. Так, например, гости в отрывке «Гости съезжались на дачу…» обсуждают и осуждают поведение молодой женщины Зинаиды Вольской, и похожим образом гости в салоне княгини Бетси Тверской сплетничают об Анне Карениной. Эйхенбаум предполагает, что последнюю фразу этого отрывка можно читать прямо «как эпиграф к будущему роману» (Эйхенбаум 1974: 149). Речь идет о словах: «В ней много хорошего и гораздо менее дурного, нежели думают. Но страсти ее погубят».
Еще более ценно другое наблюдение Эйхенбаума. Он заметил, что из фрагмента Пушкина «На маленькой площади, перед деревянным домиком стояла карета…» в роман Толстого перекочевала сцена ссоры Зинаиды с любовником Володским. Эйхенбауму эта сцена видится «своего рода конспектом при описании последней ссоры Анны с Вронским» (Эйхенбаум 1974: 149). Хочу заметить, что здесь интересна не только сцена, описывающая отъезжающую карету Володского-Вронского и Зинаиду-Анну, смотрящую на него через окно, но и перекличка такой детали, как перчатки любовника. У Пушкина читаем:
Валериан уже не слушал. Он натягивал давно надетую перчатку и нетерпеливо поглядывал на улицу (Пушкин 1957: 573; курсив в цитатах везде мой. – Б. Л.).
А у Толстого:
Она подошла к окну и видела, как он не глядя взял перчатки […]. Потом, не глядя в окна, он сел в свою обычную позу в коляске, заложив ногу на ногу, и, надевая перчатку, скрылся за углом (ч. 7, гл. 26, т. 9: 372).
Этот
Толстовское Полное Собрание Сочинений в 90 т. (1928–1958) цитируется как ПСС, с указанием тома и страницы. Для текста романа