Папа! Папочка! (сборник). София Привис-Никитина
для таких ответственных дел.
Ну, а расширять дегустацию за пределы квартиры было опасно. Хоть и гнали все, но некоторые постукивали, а кто именно – никто не знал. Рисковать нельзя было, поэтому все тайны происходящего умирали в квартире, свернувшись тёплым клубочком в желудке Анны Львовны.
Вообще, симпатия между дядей Жорой и бабулей была взаимной и глубокой. Идиллические отношения длились до тех пор, пока, придя с работы голодным и усталым, дядя Жора в очередной раз недосчитывался дома своей Фенечки. Та имела обыкновение один – два раза в месяц ездить с визитом к своей старенькой маме в центр Киева на улицу Горького. Но в поездках не было строгой системы. А так, как Бог на душу положит.
Поэтому каждая самоволка Фенечки для влюблённого в неё (несмотря на двадцатилетний стаж супружества и троих детей) для Жоры была ударом в поддых.
Он весь долгий сиротский вечер наливался своим самогоном, медленно сатанел и орал в исступлении, колотя по бабушкиному столику пудовым кулаком:
– На Горького она поехала, шалава! Знаем мы этих Горьких, мать вашу так и разэдак! Бац! Кулачищем по столику.
– Я ей устрою вырванные годы, поездит она уже у меня, шелуга паршивая! И снова – бац!
Зося физически ощущала, как столик до паники боится дядю Жору, дрожит всем своим тщедушным тельцем, всем нищим нутром своим, всеми чашечками, блюдцами и кастрюльками.
Уму не постижимо, как он не разваливался после таких экзекуций?
Бабушку Зоси почти до обморока возмущал то факт, что дядя Жора, имея свой прекрасный новый боженковский столик, почему-то пытался развалить именно их с Зосей несчастного уродца.
Она металась за дядей Жорой по кухне, забегая вперёд, увещевала:
– Георгий Адамович, позвольте, ну что же вы так себя ведёте, в конце концов? Это ваши с Феней личные отношения, и не в первый раз она вот так с бухты-барахты уезжает, и столик у вас есть свой новенький, боженковский, что же вы мой-то ломаете?
На что раздавалось очередное» бац!» по бабушкиному столику:
– А где она, где она, эта гадина? Я вас спрашиваю: где она?
Спектакль продолжался до тех пор, пока в квартиру не вваливалась счастливая и весёлая гадина – Фенека:
– А, Жорик! Ты уже дома? Ел что-нибудь?
Моментально снизив тембр голоса с громового до елейного, Жорик начинал канючить:
– Ну как же ты поехала, Фенечка, одна без зонтика, опять же одета легко! Мы тут с Анной Львовной испереживались, места себе не находим, измучились прямо-таки…
– Вижу! – презрительно констатировала Феня, убедившись, что муж не далёк от состояния «в лоскуты», и с достоинством удалялась в свою комнату. За ней плёлся трепещущий и виноватый дядя Жора, и в тот вечер они на общей кухне уже не появлялись.
Утром готовился серьёзный и, как всегда «последний» разговор с Феней. Бабуля заводила пластинку:
– Фенечка, я всё понимаю, но согласитесь – это же варварство! Почему, почему мой столик? У вас же есть свой прекрасный боженковский столик. Это же ужасно! Я думала,