Приказано: выстоять!. Анатолий Петрович Горшков
района. Рано ушел из дома. Работал. Революцию встретил с восторгом. Член Коммунистической партии с 1920 года. Делу пролетариата служил не щадя ни сил, ни жизни своей. Работал следователем, управделами Оболенского рудника, занимался и профсоюзной работой. Потом – Косогорский металлургический, дважды избирался секретарем парткома завода…
– Вернулись мы в деревню утром, – продолжал Линяев свой рассказ, – а там – убили наших товарищей и сожгли. Телеги сгорели, мешки с хлебом сгорели, а среди того угольного зерна ребята лежат. Черные, обгорелые, только зубы страшно так белели. Сереге, дружку моему, тогда лет восемнадцать было. Самый молодой в продотряде. Ему живот распороли и зерном набили… Хлеб-то наш кровью полит. Густо полит, братцы вы мои, гуще уж некуда, – Линяев помолчал, потом допил чай и встал. – Пойду на станцию. Может, перед сном мешок какой подниму. Серегину долю…
За ним поднялись почти все.
– Пойдем и мы, Алексеич, – сказал пожилой рабочий. – Цену хлеба… кто же ее не знает?! Отоспимся после войны.
Я тоже встал, хотел удержать косогорцев, да не повернулся язык приказ такой отдать. Так и вышел молча вместе с ними из барака и пошел тоже на станцию, чтобы связаться с обкомом, где ждали сведений об итогах работы на элеваторе.
…В девять утра (хоть часы проверяй) – первый налет. Все нехотя попрыгали в щели, пулеметчики изготовили к бою пулеметы, но вреда ни одной машине не причинили. Не хватало умения, да и слишком быстроходные цели метались над станцией. Это делало их практически неуязвимыми.
Меня налет застал у шахтеров. Я пришел поглядеть, что выйдет из затеи с «вертушкой». Как только прозвучала команда «воздух», мы сползли в щели и блиндажи, отрытые хозяйственными шахтерами у стен элеватора. А Короб и Журило остались у своей установки.
«Сценарий» штурмовки нам уже был хорошо знаком. Четыре-пять самолетов выстраивались в круг, сваливались в крутое пике и били по вагонам, путям, по паровозу… И все это по-хозяйски, неторопливо, безнаказанно. Нашей авиации здесь не хватало, дважды появлялись И-16, но фашисты, не приняв боя, уходили. И возвращались, едва «курносые» покидали зону над элеватором. Два дежурства – все, что могли нам выделить летчики. И потому мы смирились с налетами. Вот и сегодня…
«Дракон» (так прозвали ведущего группы из-за нарисованного на борту дракона) начал штурмовку станции. Расчет строился на том, чтобы разрушать выходные пути. Бомбы легли рядом с полотном, воздушной волной свалило будку стрелочника. Вслед за «драконом» с воем ложились на крыло и шли в пике его ведомые.
Короб ждал. Два или три раза ствол «максима» описал траекторию, весьма близкую к той, что требовалась для точной стрельбы.
– У них пули трассирующие, – объяснял со знанием дела кто-то рядом. – Не думают, что себя демаскируют.
Самолеты отбомбились быстро, не причинив на этот раз большого вреда. Но своему правилу – пройтись на бреющем над местом штурмовки – не изменили. Короб не успел за «драконом». Второй фашист низко шел над путями, едва не задевая