Сын цирка. Джон Ирвинг
кожа.
Лоуджи считал, что ребенок действительно может быть светлокожим; однако как Дэнни Миллс, так и Невилл Иден были брюнетами, и врач искренне сомневался, что ребенок будет столь же светловолосым, как Вероника Роуз.
Мехер в принципе была против того, чтобы Промила Рай стала приемной матерью. Прежде всего, Промиле было уже за пятьдесят – к тому же она была не только старой девой, но злой, отвергнутой женщиной.
– Она желчная, обиженная ведьма, – сказала Мехер. – Она была бы ужасной матерью!
– У нее должна быть дюжина слуг, – ответил Лоуджи, но Мехер обвинила его в том, что он забыл, как когда-то Промила Рай его оскорбила.
Как жительница района Малабар-Хилл, Промила возглавила кампанию протеста против Башен молчания. Этим она возмутила все сообщество парсов и даже старого Лоуджи. Промила заявляла, что эти стервятники бросают в сады жителей или на террасы их домов части человеческих тел. Промила Рай утверждала, что однажды у себя на балконе обнаружила кусок пальца, плававший в ванночке для птиц. Доктор Дарувалла написал Промиле сердитое письмо, в котором объяснил ей, что стервятники никогда не летают, держа в клювах пальцы рук или ног трупов; грифы употребляют все, что им положено, на земле, о чем знает каждый, кто хоть немного разбирается в стервятниках.
– А теперь ты прочишь Промилу в матери?! – воскликнула Мехер.
– Я вовсе не прочу ее в матери, – сказал старший Дарувалла, – однако не вижу никакой очереди из богатых матрон, мечтающих взять себе незаконнорожденного ребенка американской кинозвезды.
– Кроме того, не забывай, что Промила ненавидит мужчин, – сказала Мехер. – А что, если родится мальчик?
Лоуджи не решился сообщить Мехер о том, что́ Промила уже сказала ему. Промила Рай не только была уверена, что ребенок будет блондином, но и не сомневалась, что это будет девочка.
– Я в этом разбираюсь, – сказала ему Промила. – А ты всего лишь доктор по суставам, а не по детям!
Старший Дарувалла полагал, что Вероника Роуз и Промила Рай не обсуждали между собой эту сделку; он, напротив, делал все возможное, чтобы таких переговоров не было, – во всяком случае, женщины, похоже, не проявляли особого интереса друг к другу. Для Веры имело значение лишь то, что Промила богата, во всяком случае казалась таковой. А для Промилы прежде всего имело значение то, Вероника здорова. К лекарствам Промила относилась со страхом; она была уверена, что именно из-за лекарств повредился в уме ее жених, почему и отказался жениться на ней – причем дважды. В конце концов, если бы он не принимал таблетки и сохранял ясность ума, то почему бы ему не жениться на ней – хотя бы один раз?
Лоуджи мог заверить Промилу, что актриса не принимала таблеток. Когда Невилл и Дэнни уехали из Бомбея и Вере не надо было каждый день изображать из себя актрису, она отказалась от таблеток снотворного; и без них она все время спала.
Чуть ли не каждому было ясно, к чему все идет; только, увы, за исключением Лоуджи. Жена считала, что это преступление – рассчитывать