Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов. Эмилио Сальгари
еще нет и девяти.
– Он пока не оправился от раны. Но я тебя пропущу. Он расположился в одном из этих домов.
Часовой загасил фитиль своей аркебузы[6], закинул оружие за плечо и направился к маленькому, невзрачному домику со стенами, изрытыми снарядами и бомбами мусульман. Перед домом дежурили двое чернокожих рабов геркулесового телосложения и две огромные арабские собаки.
– Разбудите вашего хозяина, если он уже отдыхает, – сказал албанец двум часовым. – Здесь посланец паши Хусейна, он хочет с ним поговорить.
– Хозяин еще не спит, – ответил один из рабов, подозрительно взглянув на араба.
– Тогда иди предупреди его. С пашой шутки плохи, да к тому же он водит дружбу с великим визирем.
Один из рабов вошел в дом, а второй остался на пороге вместе с псами. Немного погодя первый вышел и сказал арабу:
– Иди за мной, господин тебя ждет.
Эль-Кадур сжал под плащом рукоять ятагана и решительно шагнул в дом, готовый на все, даже убить сына могущественного паши Дамаска в случае опасности.
Турок ждал его в одной из комнат первого этажа, очень скромно обставленной и освещенной всего одним факелом, вставленным в оплетенную глиняную бутыль. Он был бледен, рана еще не полностью зажила, но все равно он был неотразимо красив – с огромными черными глазами, достойными озарить лицо любой из гурий магометанского рая, и изящно закрученными усиками.
Хотя он еще не оправился от раны, на нем была сверкающая стальная кольчуга, перетянутая на бедрах голубой перевязью, на которой висели сабля и богато убранный ятаган с золотой рукоятью, украшенной бирюзой.
– Кто ты такой? – спросил он араба, сделав рабу знак удалиться.
– Мое имя ни о чем тебе не скажет, – ответил араб. – Меня зовут Эль-Кадур.
– Мне кажется, я тебя уже где-то видел.
– Возможно.
– Тебя послал Хусейн-паша?
– Нет, я соврал.
Мулей-эль-Кадель отступил на два шага, быстро схватившись за рукоять сабли, но не вытащил ее из ножен.
Эль-Кадур жестом успокоил его и быстро проговорил:
– Не думай, что я пришел сюда посягнуть на твою жизнь.
– Тогда почему ты солгал?
– Потому что иначе ты бы меня не принял.
– Что же заставило тебя воспользоваться именем паши Хусейна? Кто тебя послал?
– Женщина, которой ты обязан жизнью, – со значением ответил Эль-Кадур.
– Женщина?! – удивленно вскрикнул турок.
– Вернее, благородная дама-христианка, принадлежащая к высшей итальянской знати.
– И я обязан ей жизнью?
– Да, Мулей-эль-Кадель.
– Да ты сошел с ума. Я никогда не был знаком ни с одной итальянской аристократкой, и ни одна женщина никогда не спасала мне жизнь. Дамасский Лев способен спасти себя сам, не прибегая ни к чьей помощи.
– Ты заблуждаешься, Мулей-эль-Кадель, – спокойно сказал араб. – Если бы не великодушие этой женщины, не бывать тебе при штурме Фамагусты. Ведь твоя рана еще не зажила.
– Да о ком
Мушкет и аркебуза с фитильным замком – одно и то же.