Три дочери Евы. Элиф Шафак
не мой, – пробормотал Умут, и на его щеках вспыхнули красные пятна. – Меня попросили подержать его у себя несколько дней. Завтра я должен вернуть его.
– Кому? Чей это пистолет? – спросил довольный инспектор.
Умут тяжело вздохнул и погрузился в молчание.
С улицы донесся крик муэдзина, взывающего с минарета ближайшей мечети:
– Нет Бога, кроме Аллаха. Молитва лучше сна.
– Все, поехали, – сказал инспектор. – Берите его.
Менсур, который при виде пистолета лишился дара речи, вышел из оцепенения и залепетал:
– Я уверен, все выяснится. Мой сын – хороший мальчик. Он никогда никому не причинял зла.
Инспектор, уже направлявшийся к дверям, резко повернулся:
– Всякий раз одно и то же. Сначала родители плохо смотрят за своими детьми и позволяют им водить дружбу с коммунистическими отморозками, а потом, когда детки вляпаются в дерьмо, начинают хныкать и причитать. И зачем только ты нарожал детей, если не умеешь их воспитывать, чертов недоумок?! Таких, как ты, следует кастрировать!
Грубым движением инспектор схватил пижамные штаны Менсура и сдернул их до колен, обнажив белоснежное, хотя и поношенное белье. Двое полицейских захихикали. Остальные наблюдали за происходящим с непроницаемыми лицами.
Пери почувствовала, как рука отца ослабела, пальцы стали холодными и вялыми, как у мертвеца, ожидающего вскрытия. Ее отец, которого она любила до обожания с того дня, как произнесла свое первое слово, перед которым благоговела и трепетала, безропотно принял унижение. Когда он трясущимися пальцами подтянул пижамные штаны, полицейские уже скрылись за дверями. Умута они увели с собой.
Семь недель Умут находился в одиночном заключении, и никто из близких не мог с ним увидеться. Ему было предъявлено обвинение в том, что он состоит членом нелегальной организации. Умут признался, что пистолет принадлежит ему, после того как его, раздетого донага, с завязанными глазами, привязали ремнями к койке и подвергли электрошоку. Когда электроды прикрепили к его яичкам, а напряжение увеличили вдвое, он признался, что является руководителем ячейки, которая замышляла серию убийств высших государственных чиновников. Резкий запах паленой плоти, кислый запах крови, едкий запах мочи смешивались с коричным запахом жевательной резинки, которую беспрестанно жевал его главный мучитель, офицер по прозвищу Хасан Шланг. Прозвище свое он получил после того, как придумал весьма эффективную пытку самым обычным садовым шлангом.
Всякий раз, когда Умут терял сознание, его обливали сначала холодной водой, а потом – соленой, усиливающей проводимость тока. Утром те же полицейские оказывали ему медицинскую помощь, чтобы после обеда продолжить истязания. Смазывая его раны мазью, Хасан Шланг сетовал, что зарплата у него маленькая, а работать часто приходится сверхурочно. Как-то раз он поведал даже, что его дочь сбежала с женатым мужчиной, у которого есть дети. Через полгода беглецы вернулись, так как остались без средств к существованию. Оскорбленный отец мог бы убить их тут же на месте, но решил их