Королевская кровь. Часть 1. Тайна Эвердредского леса. Лили-Джон Уэллер
самодовольной ухмылкой, как бы навсегда прилипшей к червеобразным усикам.
– Какого дьявола! – в сердцах воскликнул Энтони, и темные глаза его вспыхнули, будто угли.
– Не забывайтесь, господин Марвел! – грозно оборвал его сержант.
– Я не пойму, по какому праву…
– По праву первой ночи! – отрезал сержант, – Госпожа Марвел, следуйте за мной!
Возле Миллисент уже стояли двое с алебардами, а еще двое стали на пути взбешенного жениха.
– Нет, нет, я не пойду! – закричала Миллисент, – Энтони!
Гвардейцы крепко схватили обоих.
– Это просто возмутительно! – вмешался шафер Билл Грей.
– Сопротивление бесполезно, – продолжал сержант, – Jus primae noctis[1] в этой стране никто не отменял. Во дворе стоит целый отряд, и, поверьте, мои молодцы смогут успокоить всех недовольных.
Энтони взглянул на Уэсли Пейна – дядю Миллисент, который был на свадьбе посаженным отцом.
– Что поделаешь, дети мои, – проговорил тот, потупившись, – он говорит правду. Король имеет право забрать невесту на одну ночь… На моей свадьбе с покойной Джейн при покойном короле было то же самое, – добавил он, помолчав.
– Никогда не думал, что это право распространяется на людей, приближенных ко двору! – не унимался Энтони, – Мало ему простолюдинов!
– Это что, бунт? – подозрительно прищурился сержант. – Я доложу его величеству о ваших непочтительных высказываниях!
– Докладывай-докладывай! Ты, видно, докладами себе дорогу и прокладываешь!
Руки гвардейцев крепче вцепились в рвущегося в бой хозяина дома.
Рыдающую Миллисент утащили прочь. Энтони с размаху стукнул кулаками по столу. Зазвенела рассыпающаяся посуда. Толстая доска треснула, и на белой скатерти показалось пятно крови – от разбитого кулака Энтони. Веселью наступил конец.
В карете, куда втолкнули Миллисент, сидели две пожилые монахини. Одна из них протянула Миллисент платок.
– Утри глаза и перестань плакать, дочь моя, – стала она увещевать девушку, – ты должна радоваться, что его величество оказывает тебе такую честь.
– Матушка! – воскликнула Миллисент, – Как же… как же все это согласуется с обетом супружеской верности, который дала я перед алтарем?
– Власть дается от Бога, – терпеливо объясняла монашка, – ночь, проведенная с монархом, не считается изменой.
– Чем же она считается? – отозвалась Миллисент не без язвительности.
– Можешь считать это жертвой Богу…
– «Sacrificium Deo spiritus contribulatus»[2], – процитировала невеста.
– «Сor contritum et humiliatum Deus non spernet!» – с энтузиазмом подхватили хором святые сестры.
– Вот и смиряйся! – продолжала старшая, – Благословляю тебя, дочь моя!
– Благословляете на блуд, на прелюбодеяние?
– В тебе сейчас говорит гордыня. Смирись, дочь моя, и радуйся!
– Не могу я смириться! Это безбожно, безбожно! – Миллисент
Здесь и далее цитируются стихи из 50-го Псалма: «Жертва Богу дух сокрушен; сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит» (