Очерки истории Ливонской войны. От Нарвы до Феллина. 1558—1561 гг.. Виталий Пенской
Ведь запрет на поставки оружия и стратегических материалов (а тут еще и вести пришли, что нанятые Шлитте специалисты, столь нужные Москве в разгар войны, не могут попасть в Россию, перехватываемые в северогерманских и ливонских городах) фактически означал, что магистр поддержал мятежных (с точки зрения Москвы) казанцев в их войне с русскими! Стоит ли удивляться после этого, что когда в 1550 г. в Псков и Новгород прибыли послы дерптского епископа Й. фон дер Рекке и самого магистра, то Москва, вмешавшись в ход переговоров (традиционно, как уже было отмечено выше, являвшихся прерогативой наместников Пскова и Новгорода Великого), в чрезвычайно резких выражениях («благоверный царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии положил был гнев на честнаго князя Вифленского, и на арцыбископа, и на всю их землю», поскольку последние не только в пограничных и торговых делах допускали «неисправления», но и «людей служилых и всяких мастеров из Литвы и из замория не пропущали») потребовала от ливонских владетелей-ландсгерров «служилых людей и всяких мастеров всяких земель, отколе хто ни поедет, пропущати в благовернаго царя рускаго державу без всякого задержанья…» (кстати, это к вопросу о целях вмешательства Москвы в борьбу за раздел ливонского наследства. – В. П.)[50].
Напуганный магистр кинулся искать помощи и поддержки у Карла, отправив к нему своего посланника Ф. фон дер Брюггена с «суппликацией». В ней он жаловался на угрозы, раздававшиеся из Москвы, и утверждал, что он не может пойти на удовлетворение требований московита, ибо и без того его могущество и сила чрезвычайно велики и таким образом наводят страх на всех граничащих с ним королей и великих князей христианского имени. И если московит захватит Ливонию и закрепится на берегах Балтики, то все другие близлежащие пограничные земли, такие как Литва, Польша, Пруссия и Швеция, также быстро попадут под его власть. И чтобы избежать этого печального развития событий, довольно будет не снабжать московита оружием и всякими военными материалами, поскольку, если он не будет получать военных товаров, у него не будет навыков и опыта их применения[51]. Надо ли говорить о том, что эти действия магистра только подлили масла в огонь тлеющего конфликта?
Во всех этих перипетиях вокруг свобод торговли есть и еще одна деталь, на которую стоит обратить внимание, ибо она, возможно, может пролить дополнительный свет на причины вмешательства Москвы в борьбу за наследство «больного человека» Северо-Восточной Европы. Речь идет о новгородском «следе» во всех этих событиях. Не секрет, что в событиях января 1542 г. в Москве важную, если не решающую, роль сыграли новгородские дети боярские (во всяком случае, их элита, «выборные» дети боярские, способные «конно, людно и оружно» выступить «одвуконь» в поход в «дальноконные» грады). Недовольные тем высоким положением, который занял при дворе князь Иван Бельский (по словам летописца, «его государь князь великии (Иван IV. – В. П.) у себя в приближении держал и в первосоветниках»[52]), братья князья М.И. и И.И. Кубенские и князь
Александро-Невская летопись. С. 141.