Олег. Романтическая история о великом князе по мотивам русской летописи «Повесть временных лет» монаха Киево-Печерского монастыря преподобного Нестора-летописца. Евгений Анташкевич
на деревянной плашке, и отстали совсем. Со временем про Василису будто забыли, и та ничем о себе не напоминала, а напомнила вот так – её в наложницы к себе взял сам князь, и бабы про себя стали сочувствовать Ганне, они знали, что она не любит своего рыжего старика, из-за него она бездетная, а поглядывает на князя Олега.
Когда Радомысл ушёл в поход, Свирьке с его половины принесли греческий лик на деревянной плашке, похожий на тот, на который молилась Василиса. И Ганна взвила́сь, оказалось, что Василиса забрала у Ганны не только князя, но и хоть и худого, но мужа.
Тогда-то Ганна и гадала с грибным отваром, чуть не померла.
Свирька откинула по́лог, открыла задвижку, она уже была потная и присела на полок и вдруг почувствовала, что жара её не мучит, потому что на улице жарче, чем в бане. Она завесила по́лог, закрыла задвижку и плеснула воды на неостывший ещё камень.
Свирька лежала на полке, где только что лежала хозяйка, лениво опахивалась веником и мечтала, конечно, не о старом златокузнеце, а о греке, о Тарасии, что он… и что она…
Конечно, она заметила, как смотрел старый златокузнец, ей это было приятно. Он понятно, что старый, и детей от него не родишь, тут хозяйка Ганна – горький урок, но хотя бы он заметил её, Свирьку, которая со двора сама выйти не может, настолько всегда нужна хозяйке. То ли дело сегодня, когда та послала её к греку. Как смешно торчали из глубоких луж свиньи ушки и пятачки; как из-за плетней подглядывали мальчишки, прятались и провожали её глазами, особенно когда она задирала подол своей рубашки выше колен; один раз она поскользнулась босой ногой на осклизлом краю ямы и чуть не упала в самую грязь, а не упала потому, что схватилась за подол и чуть не разодрала, расставив в стороны локти так, что подол задрался, и мальчишки не могли не увидеть всё, что выше…
Ганна легла, как только пришла из бани.
Сначала всё было очень хорошо, она думала о Тарасии, но банный жар сошёл, а она почувствовала, что вся горит, вспотел лоб, и стало неумолимо клонить лечь, глаза закрывались, сил не было.
Это не сразу заметили, Ганна с лавки не могла никого дозваться, пока на женскую половину случайно не заглянула баба с огорода. Она увидела красное лицо Ганны, перепугалась и кинулась искать Свирьку. Та уже одетая выходила из бани и, видя испуг огородницы, побежала к хозяйке. Ганна лежала на лавке, и Свирька её не узнала, такое распухшее и пунцовое было у Ганны лицо.
Она услышала:
– Лекаря зови… – еле-еле разобрала она слабый голос и растерялась. Обычно, при всех хворях, они помогали друг дружке, недаром ходили в лес и поля и собирали травы и коренья, а потом перетирали и держали в су́хе под матицей омшаника, подвешенные в холщовых мешочках, а ещё пчелиное молочко и много чего другого, и никогда Ганна не посылала за лекарями.
Свирька стояла, не зная, что делать, она растерялась.
– Лекаря… грека зови… он всё сделает…
Свирька спохватилась, выскочила из светёлки и, не замечая луж, сверкая пятками, помчалась к Тарасию, бежала и думала, только бы Тарасий был