Счастье. Идеально. Любовный романс. Константин Кропоткин
которая лучше чем эта, и в какой-то степени уже осуществлена. И если бы сейчас, сразу после завтрака, Олег подал ей руку и пригласил на танец, то она, Рита, не медля, согласилась бы, – и они бы вертелись, он поднимал бы ее на руках к небу, а она, не стесняясь, изламывалась всем телом, – и забыла бы хотя бы на время о дурацкой своей привычке глядеть на себя со стороны, себе не верить, – просто была бы, и только.
И – как из песни – Прованс был нежен к ним этим утром, и камни дома выдыхали еще ночную тьму, и в углу двора, в прямоугольнике пруда, на свинцовой на вид водной глади лежал цвет желтый от солнца и цвет синий – от тени. И старое все было – такое старое, древнее, мудрое, что умней было бы просто покориться: есть, пить, спать, трахаться.
Вера пошевелилась на стуле и почесала нос. Согбенная, согнувшись крючком, она все глядела в свой аппарат, как в черную пропасть.
– Учти, роуминг дорогой будет, – сказала Рита.
Вера промолчала.
Неожиданная слабость подруги раздражала Риту, а сам факт раздражения был ей неприятен, потому что человек имеет право быть слабым, – страшиться так очевидно, так явно, с беззащитностью человека, оставшегося вдруг без одежды, голым. Рита должна бы хотеть укрыть подругу, спрятать, а сама думала, что та могла б на пару дней приехать и с небольшой сумкой; ну, зачем было тащить с собой целый чемодан, – на четыре дня, как на целую жизнь?
В новую жизнь можно и совсем без чемодана – уж это Рита знала точно.
К Олегу, бросив одного очень хорошего человека, она однажды так и пришла. Предательство – это умение жить без прошлого, – и так тоже подумала Рита, и, спокойная, сытая, не стала уже жалеть хорошо пропеченной фразы. Пусть канет и эта, – ей не жалко. Ничего не жалко, все идет, как идет.
– Куда сегодня поедем? – спросил Олег, – Есть идеи? – он посмотрел на нее выжидательно, с предвкушением детским.
– Куда угодно, – запросто ответила Рита, что означало то же, что и вчера, и позавчера, и позапозавчера: они возьмут карту со списком деревенских рынков и выберут точку не слишком отдаленную; они запрут обе двери, внутреннюю со стеклом и внешнюю глухую, срубленную, будто из цельного куска дерева; они сядут в машину и поедут, сделав краткую остановку возле мусорного контейнера на ближайшей развилке; они свернут направо или налево, в чем не будет принципиальной разницы; они пролетят мимо рощ и полей, слушая музыку из собственного айпода, подключенного к бортовой системе машины; они окажутся в какой-то деревне, где будут часа два гулять меж базарных лотков, рассматривая как впервые то, что уже видели и вчера, и позавчера, и позапозавчера: торговцы здесь кочуют из одной деревни в другую, предлагая сыр и колбасы, грубоватую пеструю керамику, поросят, чтобы их гладить, оливковое масло и вино, хлеб (непременно белый), сладости огромными блоками, разноцветное мыло, пахучие пучки лаванды, хрусткие цветные мешочки с нею же; они что-то купят опять, не очень сообразуясь