Сказки нашей крови. Владимир Лидский
корня человек! дай-ка пропуск мне… я чаю, есть у табе пропуск-то? – тут матросы подвинулись к Леванту ближе и стали шарить по его карманам… вот пропуск, Митрич, – сказал молоденький парнишка в черном, запачканном бурыми пятнами бушлате, вынимая из пальто Леванта деньги, свернутые трубкой, – вот же его пропуск! – это дело, – похвалил Митрич и забрал деньги у парнишки, – а это се́мья твоя?.. кака краля ма́ленька… тут он протянул руку и потрепал Женю по щеке… Левант дернулся и сразу выскользнул из матросских рук, но его схватили, и кто-то сбоку сунул кулаком ему в лицо, – словно по сигналу завертелись локти, и Левант упал под остервенелыми ударами; тут Женя закричала в голос, – мгновенно забыв о своем монашеском обете, она звала на помощь, хотя и понимала, что помощь не придет, Левант в этот миг уже упал, и матросы принялись бить его ногами; Женя кинулась прямо в гущу драки, в это месиво, пытаясь защитить мужа, но ее отбросили, не глядя, ударом кулака и она больно ударилась о тумбу, стоявшую под домом; – режь его, ребята! – крикнул кто-то, и тут поднялась чья-то винтовка, выставив вперед хищный штык… вдруг главарь, стоявший позади матросов, молвил: стой, братишки… у яго доку́мент якой-то заграничной… ну-т-ка, у штаб яго сведем… в штабе сидел некто невзрачный со злобным и брезгливым выражением лица, – бросив равнодушный взгляд в бумаги, он сказал: немецкий шпион… в расход его! и Женя в этот миг завопила, словно ее резали… тут в помещение вошел сухощавый человек во френче и вопросительно глянул на штабного… так шпион, Жан Августович… – сказал невзрачный, протягивая документы, – немецкий шпион, изволите взглянуть? еще и дитями, гад, прикрылся; Жан Августович взял бумаги: это французский… – какая разница! – возразил тот, – стре́льнем его на всякий случай… – пожалуй! – согласился Жан Августович, не предполагая еще, – да и можно ли такое вообще прозреть? – что с подобной же легкостию, так же на бегу и его приговорят в тридцать восьмом к десяти годам тюрьмы, где он погибнет вскорости от голода и безжалостной пеллагры, – этот курляндский Янис Шепте, взявший себе в Америке псевдоним Жан Миллер, этот неистовый истребитель классовых врагов думал, наверное, в Крыму восемнадцатого года, что покупает свою жизнь ценою чужих жизней, – и то была власть, настоящая власть, сладкая, как материнское молоко… мог разве думать он, завершая бухгалтерский курс в Вальпараизо или сидючи в одиночке Калькуттской тюрьмы, что у него будет столько власти? – этот маленький человечек с уютными усиками и в круглых очечках, во всем облике коего от рождения сквозил бухгалтер, был ужасом полуострова и, может быть, он даже пил кровь невинно убиенных, да и не «может быть», а точно пил, и тут он, как бы отмахнувшись от мухи, походя сказал: пожалуй! – а детей куда? – спросил его матрос, на мгновение замешкавшись, – к Пантелеевой, да пусть накормит хорошенько, – сказал этот упырь, и Артему вспомнилась издевательская байка перестройки: когда, Владимир Ильич, расстреливать будем –