Полтора килограмма. Роман. Натали Анжети
Мама, я и бабушка. Опять в наш дом вернулись вечерние посиделки с соседями, мама музицировала, бабушка с миссис Татум пели песни, мы пили чай. Бабушка пекла воздушные пончики, такие же круглые и мягкие, как она сама. От ее одежды всегда пахло ванилью.
Когда мне исполнилось двенадцать лет, я напросился в помощники к старому мудрому почтальону Вэйну Доэрти. Это была очень колоритная личность. Седой, с усами и бакенбардами, словно сошедший со старинной гравюры. Его дом тогда казался мне целой библиотекой. Одна стена была полностью отведена под полки с книгами в старых потрепанных переплетах. После занятий в школе я спешил к нему на почту. В юношеские годы он заменил мне деда. Вэйн научил меня двум вещам: курить и анализировать то, что я вижу. Например, он брал в руки конверт и по почерку, запаху, марке и адресу пытался охарактеризовать отправителя письма. Меня это ужасно забавляло! Мы наугад вытягивали конверт, словно карту из колоды, и каждый, бравируя своей наблюдательностью, пытался как можно больше рассказать об отправителе конверта. Я помогал ему разнести почту, а он мне за это каждый раз давал доллар и кормил в местном трактире.
В пятнадцать я уже разгружал баржи, работая у знакомого Доэрти. Все заработанные нелегким трудом деньги отдавал маме, которая к тому времени уже преподавала в музыкальной школе. Видели бы вы, с какой гордостью я это делал. Именно тогда я понял, что стал мужчиной! Окончив школу, поступил в Северо-Восточный университет на математический факультет, параллельно подрабатывая наборщиком в одной из типографий. Среди однокурсников пользовался уважением, но не более. Конечно, у меня была пара близких друзей, таких же, как и я, зажатых комплексами «ботаников». Девушки на меня внимания не обращали. Худой и сутулый очкарик, с большим прыщавым носом и густыми бровями, безвольно приподнятыми к центру лба. Поэтому вечера я проводил не на свиданиях, как все сверстники, а в своей комнате с книгой в руках.
Мне было тридцать, когда умерла мама, и нахлынувшую пустоту я пытался заполнить книгами. Она ушла так тихо. Оторвался тромб. Смерть была мгновенной. Ей было всего пятьдесят шесть. И мы остались с бабушкой вдвоем. Позже я часто отматывал свою жизнь, как кинопленку, назад. И ругал себя снова и снова, что слишком мало времени проводил с ней рядом. Присутствие родителей в нашей жизни часто ошибочно кажется закономерным и незыблемым. Мы не ценим минуты редких душевных бесед, мы вечно заняты… Прошло полвека, а я и сейчас вижу ее тревожные глаза с опущенными уголками век, горестно застывшую полуулыбку на выцветших губах и натруженные, с сетью выступивших вен руки. Она так и не успела пожить в свое удовольствие, не успела порадоваться моим успехам. Она так много еще не успела… – мой голос предательски задрожал, а пальцы, побелев, впились в подлокотники кресла.
Я замолчал. Глаза затуманились от подступавших слез. В последнее время нервная система часто давала сбой.