На краю государевой земли. Валерий Туринов
точно видел такие! В годовальщиках сейчас, на Мангазее! – крикнул какой-то конопатый казак из задних рядов.
Казаки и промысловики заговорили вразнобой.
И Волынский, государев стольник, человек по натуре терпеливый, молча закачал головой, наблюдая за речистой казацкой канителью, с воспоминанием о каких-то походах, приметах и еще бог знает о чем, что казаки приплетают всегда не к месту.
– Ладно, к делу! – остановил он их и приказал атаману: «Истома, веди остяка на допрос!»
Кочегомку, так звали остяка, а в этом он не запирался и признался еще Лёвке, привели в съезжую. Просидев ночь в тюремной каморке, он приуныл.
Вслед за ним пришел палач и разложил на лавке свой набор инструментов, предписанный ему по штату: щипцы, деревянные колодки, железные подвесные крючья дыбы и жаровню. Вытряхнул он из мешка еще какие-то мелкие железки, ремешки и веревочки.
– Готово, Степан Иванович! – доложил он Волынскому и оценивающим взглядом окинул тщедушную фигуру остяка. – Что делать с этим-то?
– Пытай, чтобы заговорил.
– Это мы разом. При мне еще никто не запирался долго. Сейчас все скажет: и что надо и не надо…
Палач был человеком из себя неприметным, серым, но уж больно словоохотливым. Это в Березове знали все и терпеливо сносили его болтовню, опасаясь, что, грешным делом, могут попасть к нему в руки, и лучше не заводить с ним вражды.
– Вот иные не думают о вашем брате, – кинул он мельком взгляд на казаков. – Им бы только получать государево жалование. А как сробит – это не их-де сторона. Сделает кое-как и вся тут. Не-е, ты так подай, чтобы самому приятно было смотреть и другим тоже. Ноздри не умеют рвать!.. Ну вот поглядите – разве это работа?! – загорячился он, показывая на Лёвку с безобразно разорванным носом. – Вот если бы ты попал ко мне, не к поляку, имел бы опрятную физиономию. Порвал бы так – видно было б, беглый. Однако и бабы от тебя б не отворачивались. Сейчас же от твоей рожи помереть можно, – ухмыльнулся он. – У-у, страшилище! Га-га!.. Поляк, он ведь не умеет мастерить, не приучен. Не то что наш брат. Вот и не искусник. Ты же позови меня и попроси. Я так сомну – нетомленым будет. Внутри все оборву, а снаружи новиком оставлю… Яков Борятинский засомневался, однако ж, делал ли я дело, когда пытал Басаргу. Тоже по изменному заводу. Испортил он тогда мою работу: повесил остяка. Я просил оставить. Хотел поглядеть: сколько протянет. Басарга-то был не чета нынешним, вот этим, – ткнул он пальцем в Кочегомку, который следил за каждым его движением, разглядывал странные железки, непохожие ни на охотничьи, ни на воинские, и не подозревал, что их готовят для него. – Крепкий был, терпеливый. Да и я то ж терпеливый. Вот только оплошал, поспешил, смял по-быстрому. Потом уже понял – брать его надо было с умом… Другие-то, те хлипче оказались, не моей руки товар…
Он взял большие, с длинными ручками железные щипцы, похожие на кузнецкие клещи, и, пробуя, щелкнул ими пару раз.
От этого звука Лёвка вздрогнул, судорожно сглотнул слюну и быстро отвел взгляд в сторону.