Двадцатое июля. Станислав Рем
на некоторое время замолчал, но, наблюдая состояние Шилова, произнёс:
– Главное, чтобы она осталась в живых. А там Бог даст, разберёмся…
Дверь кабины пилота распахнулась:
– Господин обер – лейтенант, Берлин.
Грейфе откинул одеяло, потянулся, и радостно произнёс:
– Господин русский, у вас начинается новая жизнь.
Курков снова выглянул в иллюминатор. Внизу, под ним, в первых солнечных лучах, раскинулись кварталы знаменитого города.
– А какое сегодня число? – Шилов повернулся к обер – лейтенанту.
– Что? – не расслышал из-за рёва моторов Грейфе.
– День какой сегодня?
– Тринадцатое июля. А что?
Шилов прокричал в ответ:
– Неплохое число для начала новой жизни.
– Господин группенфюрер, вот список тех, кто прибыл в Берлин за последние сутки.
Адъютант протянул шефу гестапо Генриху Мюллеру несколько листов бумаги, испещрённых мелким печатным шрифтом.
– И что мне с ними делать?
Адъютант раскрыл, было, рот, но тут же его закрыл и развёл руками.
Кретин, мысленно оскорбил подчинённого шеф гестапо.
– Здесь всё, или только отобранная информация?
– Всё, господин группенфюрер.
– Так что, – не сдержался, таки, Мюллер, – прикажете мне их самому перебирать?
– Нет, господин группенфюрер, просто я решил, что вам…
– Гюнтер, – взгляд поверх очков не предвещал ничего хорошего, – я, и только я, буду в этом кабинете, в этом доме, в этом городе решать, что и кому делать. Вы меня поняли?
– Да, господин группенфюрер! – подчинённый, неожиданно, не по уставу, пристукнув каблуками сапог, развернулся и направился к двери, однако, резкий окрик остановил его:
– Ладно, давайте, ваши чёртовы бумаги. Копии имеются?
– Так точно!
– Работайте.
Адъютант вышел, оставив шефа гестапо одного. Мюллер быстро пробежал взглядом списки. Знакомых фамилий вроде бы не встретилось. Впрочем, нет, на чём-то глаз споткнулся. Нужно просмотреть ещё раз.
Гестапо – Мюллер, как его называли сослуживцы, положил документы на стол, снял китель, аккуратно повесил на спинку стула, несколько раз присел, сделал круговые движения руками – полегчало. В который раз пришла мысль, о том, что напрасно не перетерпел тяжёлые дни девятнадцатого – двадцатого годов. Глядишь, остался бы в авиации – не занимался всяким отребьем. Убийства, заговоры, измены – всё в одну кучу. И за всё отвечать ему. Одному.
Снова взял список в руки. Кажется, на второй странице. Не то, не то…Вот оно. Точно! Ганс Берндт. Ганс Берндт. Очень, очень знакомо. Мюллер улыбнулся. Память не подвела. Птенцы Канариса слетаются в Берлин.
Итак, Ганс Берндт Гизевиус. В документах по прибытии не указал своего полного имени. Думал, не заметят. Ай-ай, господин Гизевиус. Нехорошо так поступать человеку с дипломатическим паспортом, тем более сотруднику абвера.
Мюллер подошёл к, встроенному в стену, сейфу, открыл его, пересмотрел