Вокруг света за 100 дней и 100 рублей. Дмитрий Иуанов
любимой работе?
– По секрету скажу, я теперь не только на любимой работе работаю, но и волонтерством занимаюсь!
– Это как?
– Я преподаю живопись у не очень обычных людей. Они – эм, как бы правильно выразиться – немного больны. Понимаешь, когда мне было шестнадцать, я оказалась на улице. Мне очень хотелось, чтобы кто-то помог, но никто этого не делал. И тогда я подумала, почему люди не помогают друг другу просто так, почему помощь является чем-то страшным, а не нормой. Тот момент был поворотным. Я выкарабкалась и захотела жить в мире, где каждый помогает другому – и это нормально. С тех пор идея благотворительности стала фундаментом всей моей жизни. Сейчас я преподаю в детском доме детям-сиротам, а еще людям-инвалидам с синдромом Дауна. Они тоже люди, и я хочу помочь им.
– Ты чувствуешь себя наравне с ними?
– Написанные диагнозы слабоумия делают из взрослых детей, хотя им от 18 до 40 лет. И, знаешь, мне их общество зачастую приятнее, чем других людей. В них есть понимание жизни, они полностью осознают, как к ним обращается общество, и они добры к нему, понимая свои особенности. Они относятся к миру так, как бы хотели, чтобы мир относился к ним. В них есть тот момент, который я очень ценю во всем живом – они не высокомерны, у них нет оценочного восприятия. Вот ты меряешь реальность через призму из своей башки. И в тот момент, когда ты даешь оценку «достойно, прекрасно, отвратительно», правда от тебя ускользает. А они воспринимают окружение прозрачно, не оперируя понятием престижности. Поэтому их мир чище и больше похож на настоящий.
Слово за слово – мы оказались у входа в двухэтажный дом с винтовой лестницей, под которым, по словам Дианы, располагалось бомбоубежище. В кои веки в этой книге могло бы запахнуть романтикой – но код к домофону был подобран подозрительно быстро. С балкона второго этажа открывался обширный вид на Томск: из-за малоэтажной застройки казалось, что мы стоим на вершине этой вселенной. С осторожностью я ступил на паркет в коридоре – скрип поднялся такой, будто в плохом оркестре разом вступили струнные. На противоположной стороне прохода находился большой рубильник, будто созданный для того, чтобы кто-то его хорошенько вырубил. Я в свою очередь ждать себя не заставил, пулей метнулся на ту сторону и спустил крючок. Вокруг сразу выключился свет, и Диана сообщила, что в соседних зданиях тоже. Тогда я как ни в чем не бывало поднял его и вернулся созерцать Томск с балкона. Диана мне сразу предъявила:
– Так нельзя! Я даже пикнуть не успела! Такой ты шустрый, быстро все делаешь, даже не думая. Дим, надо соображать головой: рычаг не предназначался для того, чтобы ты за него дергал.
– А ну, стой! Быстро! Вован, в ментовку звони! – В коридор выбежал большой обормот в шортах, тапочках и только что натянутой куртке и начал орать на меня. – У нас телевизор погорел из-за тебя! Хана тебе, пацан!
– Рудольфыч, я дверь держать буду, а ты их хватай! Сейчас сдадим.
Обстановка была непредвиденна. Я как ни в чем не бывало ответил мужчине:
– Вы кому это все говорите?
– Тебе,