Если ты найдешь это письмо… Как я обрела смысл жизни, написав сотни писем незнакомым людям. Ханна Бренчер
того, что Джимми Томпсон заставлял меня чувствовать в восьмом классе. Ладошки потеют. Сердце мчится вскачь. Я просто пропадала, стоило увидеть Хуана и его красивую бороду.
Однажды утром я и одна из моих соседок сидели на веранде на «наших местах». Ее место было в правом углу. Мое – на верхней ступеньке, откуда было видно Хуана.
Один человек отделился от группы мужчин, беседовавших у витрины парикмахерской. Он посмотрел в упор на нас обеих, сунул два пальца в рот и издал пронзительный свист. Резко сдвинул каблуки и отдал честь по всей форме.
– Он что, отдает нам честь? – одними губами шепнула я соседке.
– Ну да, – прошептала она в ответ.
Даже не посмотрев, нет ли машин на нашей улочке с односторонним движением, этот мужчина помчался к нам. Буквально помчался. Это был один из тех моментов, когда ты готова поклясться, что вся твоя жизнь успевает промелькнуть перед глазами. Ты думаешь о свадьбе, которой у тебя так и не случилось. О внуках, которых ты не пеленала. Бегун набирал скорость. Но все же резко затормозил перед нижней ступенью крыльца и вновь отдал честь.
– Капитан! Сержант! – произнес он громко. Он явно ждал, что мы отдадим ему честь в ответ, но потом сменил стойку «смирно» на «вольно», сорвал с головы бейсболку, обнажив сияющую лысину, схватил нас обеих за руки и пожал их.
Его звали Сарженто. Это, пожалуй, и все, что я поняла из его речей. Все остальное, что он наговорил, нуждалось в переводе с испанского, но даже моя соседка с трудом понимала, о чем он говорит. Он сказал ей, что служит в армии (хотя нам показалось, что это было много лет назад). Возбужденно болтал о том, что наш район стал объектом атаки. Нам нужно быть готовыми сражаться. Отсюда и прозвища, которые он нам дал, – Сержант и Капитан.
Пока он говорил, я заметила, как грязны его лицо и бейсболка. Его армейский китель тоже был запачкан. Глаза – разноцветные. Один голубой, другой – странного серебристо-белого оттенка. Дела района занимали его несказанно. Но в нем чувствовался некий благородный дух.
В последующие недели мы пытались выманить у него больше сведений о том, кто он такой, но он в основном ограничивался боевыми приказами. Мы уже знали, что он бездомный. Полагаю, большую часть того времени, что мы с ним беседовали, он был немного навеселе. Иногда он мел полы в парикмахерской, а потом пытался покупать нам всякую всячину на добытую лишнюю пару долларов. Однажды я спросила его, где он ночует. И содрогнулась, когда он указал пальцем на одну из скамеек в скверике через улицу. Я пыталась сделать вид, что способна забыть об этом. Мысль о том, что он лежит, свернувшись клубком, на парковой скамейке, когда столбик термометра падает до однозначных плюсовых чисел, значительно затрудняла для меня наше общение. Мне хотелось отдать ему свою постель и все те вещи, которых у меня не было, чтобы их пожертвовать.
Как ни странно, сидя на веранде и слушая, какими мерами нам надо спасать наш район, я чувствовала себя увиденной Сарженто. Вот слово, которое мне уже давно хотелось