Такие годы. Михаил Садовский
Поорёт и перестанет – это ей не на рынке. Это она там привыкла – мы её от этих… – он сделал паузу, подыскивая слово вместо «еврейских», но, ничего не найдя, так и пропустил его, – штучек быстро отучим… Руку! – он картинно пожал Веньке руку, повернулся и направился вслед за Лизкой к крыльцу-кабине. – Если что – я рядом! – обернулся он. Венька кивнул головой.
Он стоял всё в той же позе, сильно упёршись затылком в ствол, и какие-то картины плыли перед его видящими совсем другое глазами. Вот орущая Лизкина мать – такое часто бывало во дворе. Её жирный живот колышется так, что, кажется, перетянет маленькую головку, и она немедленно ткнётся ею в землю. Вот Лизка, косившая одним глазом, отчего всегда казалась много взрослее, с подкрашенными губами и нарумяненными щеками, идущая с Генкой под руку. Потом он представлял себя на Генкином месте, но вместо Лизки с ним рядом шла уже Малка, с Лизкиным лицом, и опять этот проклятый живот, обтянутый засаленным платьем, торчал, как свинцовый шар. И запах кухни ударял ему в нос. Он смешивался с приторным ароматом перетрума и керосина. Тошнота подступала к самому яблочку, и кружилась голова. Потом зашипел патефон, и какое-то сладкое танго стало прорываться туманными словами в сознание…
– Тебе что, плохо? – спросил сзади Лизкин голос.
Венька обернулся резко. Голова у него действительно закружилась. Он зажмурился и, чтобы прийти в себя, отрицательно замотал головой.
– Что он хотел, этот маклак, что он тебе наговорил? – Лизка спрашивала так, как будто он обязательно должен был ей ответить! Венька открыл глаза и близко-близко увидел её лицо: нежную кожу, быстро бегающие глаза, поочерёдно упиравшиеся в него, так что непонятно было, какой из них косит, полуоткрытые губы и за ними ряд ровненьких белоснежных козочек – зубчиков… – Что он женится на мне? А рихн зайн татнс татн арайн!4 Не верь ему! – она положила Веньке на щёку свою ладонь – мягкую, тёплую, как-то сразу сросшуюся с его лицом, и еле слышно повторила: – Не верь ему. Я тебя подожду. Глейб им нит…5 – потом быстро опустила руку, поцеловала его и отступила назад.
Венька стоял несколько мгновений, не шевелясь. Когда он обернулся, Лизкино тёмно-бордовое пальто мелькало между стволов. Она шла уверенно, не глядя под ноги. Иногда каблук, попав на край кочки, свихивался набок, но уже при следующем шаге опять ступал ровно. Веньке нравилось, как она идёт, как двигаются из стороны в сторону полы её расклёшенного пальто, как несколько прядей волос поднимаются и опускаются над головой. Неожиданно снова возникли слова: «Я тебя подожду!», и только теперь дошёл их смысл. Ему стало жарко, он почувствовал, как ему стало жарко: шее, щекам, потом груди и рукам – оглянулся вокруг и понял, что произошло, пока его не было так долго: он стал взрослым.
– Бесер нит рейден аф идиш!6 – тихо сказала Эсфирь Яковлевна и кивнула головой назад, где стоял Кобзев. – Зей кукн!7
– Я хотел… – начал было отец.
Неприличное сильное еврейское ругательство.
Не верь ему…
Лучше не говорить по-еврейски!
Они следят!