Полночный прилив. Стивен Эриксон
внимания на Рулада с его бесконечными вызовами и громкими заявлениями – и был прав, ведь Рулад неокропленный. Но у Трулла были более важные причины: он пытался воздвигнуть стену вокруг невесты Фира. Конечно, говорить об этом вслух непристойно и вызвало бы шепот недовольства. В конце концов, Майен – нареченная Фира.
Все было бы проще, уныло подумал Трулл, если бы он понимал саму Майен. Она не напрашивалась на внимание Рулада, но и не отвергала его. Она ходила по краю приличий, уверенная в себе, как была бы уверена – и по праву – любая дева, удостоенная чести стать женой оружейника хиротов. И вновь Труллу пришлось напомнить себе, что это не его дело.
– Я не буду показывать Руладу то, что он и так уже видел. Он не сделал ничего, чтобы завоевать мое уважение!
– Руладу не хватает тонкости, чтобы понять, что твое нежелание не означает слабость…
– Это его беда, а не моя!
– Ты позволишь слепому старику переходить поток по камням и не поможешь ему? Нет, ты поведешь его, пока своим внутренним взором он не представит то, что видят все.
– Если все видят, – ответил Трулл, – то слова Рулада не навредят мне, и я могу не обращать на них внимания.
– Брат, Рулад не единственный, кому не хватает тонкости.
– Ты хочешь, Фир, чтобы среди сынов Томада Сэнгара зародилась вражда?
– Рулад не враг ни тебе, ни кому-то еще из эдур. Он молод и жаждет крови. И ты когда-то шел по этому пути; вспомни себя в ту пору. Не время бередить раны. А для неокропленного воина пренебрежение – самая глубокая рана.
Трулл поморщился.
– Я согласен, Фир. Я постараюсь побороть свое равнодушие.
Брат сделал вид, что не заметил иронии.
– Совет собирается в цитадели. Войдем в королевский зал вместе?
– Это большая честь, Фир.
Братья повернулись спиной к темной воде и не заметили скользящей над ленивыми волнами недалеко от берега тени с бледными крыльями.
Тринадцать лет назад Удинаас был молодым моряком – шел третий год контракта его семьи с торговцем Интаросом из Трейта, самого северного города Летера. На борту китобоя «Сила» они возвращались из вод бенедов. Под покровом ночи удалось убить трех китов, и теперь туши волокли в нейтральные воды к западу от залива Калач, когда заметили погоню – пять к’орфан, кораблей хиротов.
Жадность капитана обрекла их – он отказался бросить добычу.
Удинаас хорошо помнил лица командиров китобоя и самого капитана, которых привязали к туше одного кита и оставили на милость акул и дхэнраби; простых моряков забрали с судна, отняв все железное и вообще все, что приглянулось эдур. На «Силу» спустили теней-призраков – сожрать и разодрать на части останки летерийского корабля. С двумя тушами на буксире пять кораблей к’орфан черного дерева отбыли, оставив третьего кита убийцам глубин.
Даже тогда Удинааса не волновала ужасная судьба капитана и командиров. Он родился должником, как и отец, и отец отца. Договор ученичества и рабство – два названия одного и того же. Да и жизнь в рабстве у хиротов не была особенно