Вудсток, или Кавалер. Вальтер Скотт
главнокомандующему; он подошел к двери комнаты, откуда доносился мощный храп; судя по этому храпу, изрядно выпивший и усталый Уайлдрейк наслаждался глубоким сном. Скрип ключа, который с трудом повернулся в заржавленном замке, потревожил спящего, но не разбудил его. Подойдя к постели, Эверард услышал бормотание:
– Разве уже утро, тюремщик? Эх ты, собака, если бы в тебе была хоть капля доброты, ты бы смочил свою проклятую новость стаканом вина… Быть повешенным – печальное дело, господа, а печаль сушит горло.
– Вставай, Уайлдрейк, поднимайся ты, соня, – сказал Эверард, встряхивая его за воротник.
– Руки прочь! – завопил спящий. – Говорю тебе, я могу взобраться по лестнице и без твоей помощи!
Тут он сел на постели, открыл глаза, осмотрелся и вскричал:
– Черт возьми! Марк! Да это, оказывается, ты! А я-то уж думал, конец мне пришел – кандалы сбиты с ног, веревка накручена на шею, наручники сняты, пеньковый галстук надет, все подготовлено для танца в воздухе под перекладиной.
– Брось глупости, Уайлдрейк! Демон пьянства, рому ты, наверно, продал душу…
– За бочку вина, – прервал Уайлдрейк, – сделку мы заключили в погребе в Вэнтри.
– Только такой же сумасшедший, как ты, может доверить тебе какое-нибудь поручение, – сказал Маркем, – ты уж вовсе ничего не смыслишь!
– А что мне беспокоиться? – ответил Уайлдрейк. – Во сне я и не притронулся к вину, только мне приснилось, что пил со старым Нолом пиво его собственной варки{103}. Ну, не смотри так мрачно, приятель, я тот же Роджер Уайлдрейк, что и всегда, дикий как селезень, храбрый как петух. Я твой верный друг, приятель, привязан к тебе за твою доброту ко мне – devinctus beneficio[15] – так это будет по-латыни; поэтому поручи мне что хочешь! Могу ли я, смею ли я не выполнить твоей просьбы, даже если нужно будет поковырять рапирой в зубах у дьявола после того, как он позавтракает круглоголовыми!
– Ты меня с ума сведешь! – вскричал Эверард. – Я пришел доверить тебе устройство самого важного дела в моей жизни, а ты ведешь себя, как сумасшедший из Бедлама. Вчера вечером я стерпел твое пьяное буйство, а сегодня ты опять с самого утра беснуешься. Кто это станет терпеть? Это опасно для тебя и для меня, Уайлдрейк. Это бессердечие, я бы даже сказал – неблагодарность.
– Нет, не говори так, друг мой, – сказал роялист, тронутый его словами, – не суди обо мне так строго. Мы потеряли все в этой злосчастной переделке, нам приходится изворачиваться и бороться за жизнь даже не ежедневно, но ежечасно; единственное убежище для нас – тюрьма, а отдых ждет нас только на виселице; что же нам еще остается, кроме готовности нести свой крест с легким сердцем? Иначе нам бы совсем конец пришел!
Слова эти были произнесены с глубоким чувством и нашли отклик в душе Эверарда. Он взял своего друга за руку и сердечно пожал ее.
– Слушай, Уайлдрейк, признаюсь, я говорил с тобой резко, но делал это для твоей же пользы, а не для моей. Знаю, человек ты легкомысленный,
Побежден благодеянием